Предыдущая Оглавление Следующая
Глава 4. ТЕРРОРИСТЫ НОВОГО ТИПА. АНАРХИСТЫ И МАЛОИЗВЕСТНЫЕ ЭКСТРЕМИСТСКИЕ ГРУППЫ
Только враги народа могут быть врагами террора!

«Хлеб и воля», 1905(1)

Полностью уничтожить существующий порядок вещей, все законы и суды, религию и церковь, частную собственность и владельцев этой собственности, все традиции и обычаи и их сторонников - таковы были цели российских анархистов. Свою главную задачу они видели в полном освобождении человека от всех искусственных ограничений, до полной независимости и от Бога, и от дьявола. Средством достижения этого должна была быть социальная революция, понимаемая анархистами как любое революционное выступление - будь то террор, экспроприация или уничтожение государственных учреждений, - направленное на расшатывание самих основ современного общественного устройства. Эти выступления должны были предприниматься без компромиссов с буржуазией и без предъявления каких-либо требований и вести к окончательному разрушению и государства, и капиталистического строя как такового, на смену которым должно прийти эгалитарное общество, свободное от угнетения и даже от минимального контроля, неминуемо осуществляемого любым правительством(2).

Согласно американскому историку Полу Авричу, известному специалисту по русскому анархизму, «сама основа убеждений анархистов, с их непримиримой враждебностью к иерархическим институтам любого рода, исключала образование и рост организованного движения»(3). И действительно, русский анархизм по сути не являлся истинным политическим движением, поскольку не существовало объединяющей анархистской организации и не было никакой общеобязательной, строго определенной каким-либо центром политики, программы или даже тактики, не исключая и тактического вопроса о самом терроризме. Тем не менее можно выявить некоторые закономерности поведения различных независимых анархистских групп, разбросанных по всей империи.

До начала XX века в России анархистов было очень мало. Первые группы, вставшие под черное знамя анархизма, появились в Белостоке, Одессе, Нежине и других местах только к концу 1903 года. Они не возникли на пустом месте, и членами их становились поначалу в основном перебежчики из других политических организаций, главным образом из Партии социалистов-революционеров и разных социал-демократических фракций. С началом революционных беспорядков в 1905 году и в течение двух следующих бурных лет анархистские группы, по словам руководителя Белостокского комитета анархистов Иуды Гроссмана, вырастали «как грибы после дождя» в больших и маленьких городах, в селах и деревнях. Согласно Авричу, все происходило по одной схеме во всех областях империи. На Украине, на Кавказе и особенно в западных областях, где центрами анархизма стали Рига, Вильно и Варшава, горсточки разочарованных эсеров или эсдеков объединялись в анархистские ячейки, позднее образующие федерации, и начинали радикальную деятельность любого сорта, особенно склоняясь к терроризму(5).

Эти эсеры и эсдеки покидали свои партии по различным причинам. Многие выходцы из низших слоев населения, особенно рабочие, были недовольны лидерами своих партий, в которых они видели интеллектуалов-теоретиков, предпочитающих радикальным действиям идеологические споры, только разъединяющие революционеров. Даже члены партии, немного более теоретически подкованные, разочаровывались из-за, с их точки зрения, излишней озабоченности эсеров аграрными вопросами и не соглашались с марксистской установкой на создание парламентской демократии, что, согласно социалистическим догматам, являлось бы предварительной стадией отмирания государства. Как утверждали анархисты в одной из своих прокламаций, поскольку демократия поддерживала капиталистический гнет, она являлась таким же врагом, как и самодержавие, и, следовательно, с этими обеими политическими системами возможен только один язык - язык насилия. Рабочий класс не должен делать различия между формами правления, и поэтому «в демократический парламент, как и в Зимний дворец и во всякое полицейско-государственное учреждение, революционер-рабочий может явиться только... с бомбой!»(6). Выходцы из лагеря эсеров, одобрявшие партийную тактику политического террора, желали применять те же методы и в экономической сфере в борьбе с капиталистами и другими эксплуататорами(У). Диссиденты из лагеря социал-демократов покидали ряды партии из-за ее официальной антитеррористической позиции(8). Но, как совершенно верно замечает Ав-рич, «российские социалистические партии, в отличие от западных... были достаточно воинственны, чтобы устраивать всех, кроме наиболее страстных и идеалистически настроенных молодых студентов, ремесленников и представителей отбросов общества»(9). Именно такие беспокойные молодые люди, не способные усмирить свой бунтарский дух и подчиняться правилам и дисциплине любой структурированной политической организации, покидали ряды своих политических партий и становились анархистами, часто попросту махнув рукой на все вопросы идеологии и тактики(10).

Несмотря на то что даже после 1905 года анархистов численно было гораздо меньше, чем эсеров и эсдеков(11), на их счету было уже больше политических убийств, чем в активе крупных политических организаций. Невозможно с точностью подсчитать число всех террористических актов, выполненных анархистами, так как в своих донесениях местные власти редко отмечали политические убеждения отдельных террористов. Сами анархистские группы, изолированные друг от друга и не имевшие централизованной организационной структуры, не заботились о статистических подсчетах. Тем не менее не вызывает сомнения факт, что большинство из примерно семнадцати тысяч жертв террористической кампании в 1901 - 1916 годах были мишенями анархистов. Некоторые из этих лиц были выбраны, но большинство являлись случайными жертвами, убитыми или ранеными на месте взрыва бомб, во время революционных грабежей или перестрелок между анархистами и полицией. Таким образом, воздействие анархизма на жизнь в России в первом десятилетии XX века совершенно не соответствовало числу его приверженцев(12). Многие из этих анархистов представляли собой новый тип террориста, по крайней мере в вопросах теоретического обоснования своих действий.

ТЕОРИЯ АНАРХИЗМА

Уолтер Лакер абсолютно прав, говоря, что анархистское движение не внесло ничего нового в теоретическое обоснование вооруженной борьбы в России. В отличие от Партии социалистов-революционеров, которая предоставила своим последователям новое идеологическое объяснение террористической деятельности, русские анархисты не пытались подводить теоретическую базу под свою политику индивидуального террора и ограничивались воззваниями в стиле манифеста, опубликованного в 1909 году и содержавшего сентенции и призывы вроде: «Отравляющее дыхание цивилизации», «Берите кирки и молоты! Подрывайте основы древних городов! Все наше, вне нас - только смерть... Все на улицу! Вперед! Разрушайте! Убивайте!»(13). В рамках этой нехитрой философии различные анархистские группировки в России и за рубежом приводили разнообразные объяснения своей тактики.

Среди особенно заметных объединений анархистов наименее радикальной была группа последователей Петра Кропоткина, ведущего теоретика русского анархизма, жившего в то время в Лондоне. Центр этой группы находился в Женеве, а ее лидерами были грузинский анархист Г. Гогелия (К. Оргеиани) и его жена Лидия. Они выпускали еженедельную газету «Хлеб и воля», и их приверженцы стали известны под именем хлебовольцев. Они считали себя анархистами-коммунистами, то есть последователями теории Кропоткина о союзе вольных коммун, объединенных свободным договором, где личность, освобожденная от опеки государства и каких-либо запретов, получит неограниченные возможности для развития и где каждый будет давать по способностям, а получать по потребностям. Как эсеры и особенно социал-демократы, анархисты-коммунисты приписывали массам главную роль в революционном движении. И хотя Кропоткин утверждал, что он поощряет самостоятельность и независимость в действиях анархистов, он в то же время предостерегал своих последователей от совершения актов насилия, не связанных с движением масс(14).

По мнению Кропоткина, индивидуальные теракты не могли привести к изменению существующего социально-политического строя. Что же касается революционных экспроприации, то он утверждал, что хотя передача средств буржуазии тем, кто представляет интересы угнетенных, оправдана, такая практика все же не ведет к полному уничтожению частной собственности - конечной цели всех анархистов(15). Более того, хлебо-вольцы не могли отрицать того факта, что очень часто лица, называвшие себя анархистами, под возвышенной риторикой «борьбы за свободу» скрывали уголовный характер своих действий. Анархистские лидеры, например, признавали, что многие местные организации «разрешали подонкам общества, ворам и хулиганам... действовать под знаменем анархистов-коммунистов», что часто «бомбисты-экспроприаторы... были не лучше южноитальянских бандитов» и что их поведение деморализовывало истинных приверженцев анархизма и дискредитировало движение в глазах общества(16). И все же последователи Кропоткина были не готовы отказаться от тактики террора, хотя они и настаивали на сохранении чистоты радикальных традиций и морального облика самих революционе-ров(17).

Изучив существующие теории по вопросу о политических убийствах, хлебовольцы пришли к заключению, что различие между политическим и экономическим террором, которое проводят все революционные партии, является искусственным, поскольку долг каждого анархиста - бороться не только против государства, но и против угнетения со стороны капиталистов. Они также считали, что централизированный террор, наподобие эсеровского, не оправдан по самой своей сути, поскольку окончательное решение осуществить какой-то определенный теракт должно приниматься только самим террористом, без влияния и давления других лиц и организаций(18). И хотя эти принципы способствовали распространению терроризма, проводимого анархистами, освобожденными от каких-либо ограничений в применении насилия к капиталистам-угнетателям, лидеры хлебовольцев все же подчеркивали, что нападения на государственных служащих и представителей буржуазии, находившихся на низших ступенях официальной иерархической лестницы, несовместимы с революционной совестью(19).

Хлебовольцы открыто санкционировали террор только в целях самозащиты, что включало в себя и месть особо одиозным фигурам в полиции и в черносотенном лагере. Они также разрешали «акты насилия, диктуемые возмущенной совестью или состраданием к угнетенным»(20). Они заявляли, что формальные суды, приговоры, казни и подобные «буржуазные пережитки», практикуемые различными революционными партиями, противоречат принципам анархизма. В атмосфере государственного гнета анархисты не могли судить и казнить, они могли только защищаться и мстить(21). В то же самое время, как и эсеры, они надеялись и ожидали, что их террористические операции будут способствовать революционной «пропаганде делом», пробуждая массы и направляя их дальнейшую борьбу.

К публичной критике Кропоткиным и его последователями «террора без разбора» присоединились и другие анархисты, наиболее известными из которых были анархисты-синдикалисты во главе с Д. Новомирским (Яковом Кирилловским), лидером Южнорусской группы в Одессе. Согласно Новомирскому, при существующих исторических обстоятельствах борьба за освобождение бедняков должна была быть экономической и, следовательно, первейшей целью анархистов была пропаганда на фабриках и заводах и организация рабочих союзов как проводников классовой борьбы против буржуазии. По его мнению, отдельные экспроприации и другие изолированные теракты, направленные против представителей ненавистного политического строя, не вели к развитию сознательности пролетариата и только питали «грубые и кровожадные инстинкты». С другой стороны, эффективное использование политического насилия, с его же точки зрения, включало в себя не только стачки и бойкоты, но и такие методы экономического террора, как нападения на заводских начальников, саботаж и экспроприация государственных средств и имущества(22).

В своих взглядах на террористическую деятельность некоторые анархистские группы казались иногда более умеренными, чем эсеры и максималисты, а позиция анархистов-синдикалистов Новомирского приближалась к принципам социал-демократов. Таких анархистских групп, чьи лидеры брали на себя труд обдумать и четко сформулировать свою позицию по отношению к политическим убийствам, было, однако, очень немного: они составляли меньшинство в анархическом лагере. Большая часть анархистов приветствовала неразборчивое, безответственное и систематическое насилие, считая существующие государственный гнет и экономическое порабощение достаточными причинами для массового и индивидуального террора против угнетателей и эксплуататоров(23).

БЕЗМОТИВНИКИ

Самой большой и активной организацией анархистов в России была федерация групп, разбросанных главным образом по окраинным областям запада и юга, известная как «Черное знамя». Как и хлебовольцы, чернознаменцы считали себя анархистами-коммунистами. Однако в своих действиях они выходили за пределы теории Кропоткина об индивидуальных действиях как составной части борьбы масс против политического и экономического угнетения и следовали принципам конспирации и систематического насилия в духе отца русского анархизма Михаила Бакунина. Они относились с подозрением к крупным организациям и не поддерживали идею анархистов-синдикалистов о ведущей роли профессиональных союзов в освобождении пролетариата, предпочитая терпеливой пропаганде немедленные кровавые действия против капиталистов. Вскоре после возникновения групп «Черного знамени» в 1903 году их лидеры, находившиеся в Белостоке, выработали свою собственную теорию террористической деятельности.

Для чернознаменцев каждый акт насилия против политического гнета в России, каким бы беспричинным и бессмысленным он ни казался обществу, был оправдан в исторической ситуации 1905 года, которая напоминала гражданскую войну. В атмосфере глубокого конфликта и взаимной ненависти восставших рабов и их бывших хозяев освободители народа, каковыми видели себя анархисты, не нуждались в конкретных причинах для мести каждому конкретному представителю самодержавия. Политические убийства должны были быть не заслуженным наказанием, примененным к избранным государственным чиновникам за особенно суровые репрессивные или реакционные действия, а возмездием за саму принадлежность к клану «паразитов-эксплуататоров». Анархисты даже присвоили своему произвольному террору наименование «безмотивного». В соответствии с этой новой идеей, возникшей и распространившейся в 1905 году, политические убийства не требовали прямых причин; любой человек, носивший форму, считался представителем правительства и становился мишенью террористов как враг народа. По мнению приверженцев безмотивного террора, все защитники царского режима, не исключая и тех, кто служил ему по принудительному призыву или просто для заработка, заслуживали смертной казни(24). Таким образом, принципы безмотивников открывали широкое поле деятельности всем экстремистам, решившим бросить бомбу в военный отряд, казачий разъезд или полицейский патруль.

Более того, по правилам безмотивного террора долгом каждого анархиста являлась борьба с представителями экономического истэблишмента, которые, по мнению чернознаменцев и подобных им групп (таких, как анархисты-индивидуалисты), были не менее виноваты в порабощении народа, чем слуги самодержавия. В борьбе против частной собственности кредо анархистов оправдывало убийства всех промышленников, владельцев заводов и фабрик, их управляющих, помещиков и т.д. - представителей мира капитала, которые являлись эксплуататорами просто в силу занимаемого ими положения(25). Эти радикалы считали виноватыми в экономическом угнетении «не какой-то строй общества, а каждого, кто поддерживает этот строй и пользуется им в свою пользу»(26). Ввиду всего этого лидеры анархистов призывали своих последователей без угрызений совести бросать бомбы в театры и рестораны, поскольку такие места были созданы специально для увеселения буржуазии и туда не ходили те, кто не принадлежал к классу эксплуататоров(27). Такие действия казались особенно целесообразными еще и потому, что, как утверждали анархисты-коммунисты в одной прокламации, «экономический (антибуржуазный) террор в сравнении с политическим является лучшим средством для пропаганды наших идей среди пролетариата»(28). Анархисты-индивидуалисты шли еще дальше и заявляли, что они вправе нападать и убивать любого, даже если за этим стоят «побуждения только своей воли, единственно для своего собственного самоуслаждения, причем требуется одно лишь сознание у совершающих террористический акт... что, совершая подобный акт, они так или иначе способствуют разрушению буржуазного мира»(29).

Анархисты стремились как к разрушению того, что они считали деспотическим политическим и экономическим строем, так и к уничтожению культурных и духовных основ государства и общества. Представители анархистов-коммунистов санкционировали безмотивный террор против реакционных мыслителей и интеллектуалов и, еще чаще, против духовенства(ЗО). В глазах анархистов даже символы государственного и духовного порабощения - триумфальные арки, памятники гражданским и военным деятелям, церковные здания - были подходящими объектами для взрывов(31).

Чернознаменные организации набирали большую часть своих кадров из низших слоев общества окраинных областей империи и из мест еврейской черты оседлос-ти(32). Хотя у анархистов было довольно мало последователей в Центральной России и в столицах, в этих местах тоже действовали небольшие группы, в своем радикализме и фанатизме ни в чем не уступавшие чернознаменцам. Вероятно, наиболее заметной из них была военизированная секта «Безначалие», центр которой находился в 1905 году в Петербурге, а маленькие подразделения - в Киеве, Минске и Варшаве. Как и чернознаменцы, безначальцы называли себя анархистами-коммунистами и тоже были страстными поклонниками безмотивного террора.

Лидером безначальцев был молодой человек, лет двадцати, тезка царя - Николай Романов, принявший псевдоним Бидбей (Бидбеев). Бидбей призывал своих сторонников наносить безжалостные удары по всем и каждому государственному чиновнику и полицейскому, утверждая, что любое такое нападение будет шагом к освобождению народа. Более того, по мнению Бидбея, необходимо было направить террористические акты против всех владельцев частной собственности, причем каждое такое нападение считалось «прогрессивным», так как оно обостряло классовые противоречия и толкало угнетенные массы на борьбу с хозяевами. В соответствии с истинным духом безмотивного террора безначальцы приняли боевой клич «Смерть буржуазии!» за основу своих действий, считая достаточным, по словам одного анархиста, «увидеть на человеке белые перчатки... чтобы признать в нем врага, достойного смерти»(33).

После 1907 года, когда организованная антиправительственная деятельность и массовое политическое насилие были в основном подавлены, большинство последователей Бидбея посвятили себя исключительно экономическому террору. В то время как многие бывшие радикалы, особенно среди рабочих, разочаровались в революционных идеалах и вернулись на свои рабочие места, безначальцы настаивали на том, что истинный анархист не может участвовать в производстве. Он «не должен своим трудом на фабрике и в мастерской создавать силу и укреплять позиции той самой буржуазии, которая подлежит беспощадному истреблению. Удовлетворение своих материальных потребностей настоящий анархист должен обеспечить посредством ограблений и похищений имущества богачей в свою личную пользу»(34).

Короче говоря, Бидбей и его последователи объявили тотальную войну современному им обществу в целом, которое они считали коррумпированным до основания и которое они стремились разрушить при помощи любых видов террора. Некоторые более мелкие анархистские группы, такие, как анархисты-индивидуалисты, откликнулись на призыв к неограниченному политическому насилию, оправданному именно тем, что оно и не требовало оправдания(ЗЗ).

АНАРХИЧЕСКИЙ ТЕРРОР НА ПРАКТИКЕ

Вне зависимости от теоретических разногласий между анархистами по вопросу, насколько широко могут применяться террористические методы борьбы, все члены анархических организаций в той или иной степени были сторонниками политических убийств. Ни одна из групп не сомневалась в необходимости террористической деятельности, и их расхождения касались только лишь незначительных пунктов теории и деталей выбора жертв.

Отдавая дань общим рассуждениям о необходимости агитации и пропаганды среди пролетариата, на деле многие анархические группы занимались исключительно террором и не тратили сил на прочие приемы антиправительственной и антикапиталистической борьбы, которые не давали моментальных результатов. По словам одного бывшего экстремиста, «почти не было анархиста, который по вступлении в ряды движения не делался на все сто процентов боевиком, готовым в любую минуту идти на тот или иной акт. Революционная обстановка... создала атмосферу всеобщего боевизма», особенно в 1905-1906 годах(З6). Одним словом, анархисты являли собой ярких представителей террориста нового типа, не только в своем выборе жертв, но и в том, как они проводили террористические акции.

Что касается выбора жертв, то все анархисты (кроме хлебовольцев, которые жили главным образом за границей и потому большей частью ограничивались теоретическими заявлениями), стремились показать на практике свою готовность к беспорядочным и массовым убийствам. Даже наиболее умеренные анархисты-синдикалисты, не верившие в то, что политические убийства могут освободить народ от гнета капитала, поддерживали любой теракт, вписывавшийся в их политику всеобщего экономического террора. После начала первой русской революции анархисты предпринимали такие террористические акции, которых и представить себе не могли революционеры XIX века и которые отталкивали даже многих радикалов других революционных направлений, занимавшихся антиправительственной деятельностью бок о бок с ними.

Как и члены других революционных организаций, анархисты использовали любую возможность свести счеты с полицейскими агентами в своих рядах(37), отомстить лицам, помогавшим властям в аресте революционеров или дававшим показания против них на суде(38). Вместе с представителями радикальных социалистических групп анархисты стреляли и бросали бомбы в полицейских, проводящих обыски или производивших аресты. В этих случаях анархисты часто предпочитали выпустить последнюю пулю в себя, чем отдаться в руки полиции(39). Они также убивали при попытках освобождения арестованных товарищей, иногда придумывая весьма рискованные планы. В одном таком случае группа анархистов ворвалась в церковь, где арестованные присутствовали на пасхальной службе, освободили их всех и убили охранников(40). Анархисты также совершали нападения на типографии и заставляли рабочих, под угрозой немедленной казни, печатать их листовки и прокламации(41). И наконец, в то время как отдельные анархисты и изолированные группы строили сложные планы убийства генерал-губернаторов и других видных государственных деятелей, включая и членов императорской семьи(42) (эти планы всегда проваливались по той или иной причине), большинство анархистов, как и многие эсеры и некоторые социал-демократы, всегда искали удобного случая, чтобы отомстить местным военным властям, начальникам Охранных отделений и жандармских управлений, гражданским и тюремным чиновникам, а также священникам и раввинам, критиковавшим радикалов в своих проповедях(43). И все же в одном аспекте их террористическая практика кардинально отличалась от действий других революционных организаций, включая и максималистов: анархисты направляли свои удары, индивидуальные и групповые, против государственных чиновников всех категорий и рангов по единственной причине - они считали всех слуг самодержавия достойными пули уже потому, что последние носили мундиры. Конфликт между властями и радикалами был так глубок и взаимная ненависть так сильна, что, как вспоминал один революционер, некоторые анархисты не могли вынести одного вида офицера полиции, проходившего мимо по улице(44). Не удивительно поэтому, что наиболее частыми жертвами нападений были городовые, достаточно заметные, чтобы привлечь внимание всякого, ищущего способ выразить свой гнев. Вслед за взрывом революционной активности в 1905 году очень многие городовые становились жертвами анархистских выстрелов средь бела дня(45).

Во многих ситуациях анархисты пытались добиться своими терактами наибольшего пропагандистского эффекта среди пролетариата и в некоторых случаях прибегали к намеренному провоцированию так называемого «контрреволюционного насилия». 24 апреля 1905 года, например, несколько одесских анархистов собрались перед городской думой, чтобы начать беспорядки и оказать сопротивление полиции, которая должна была бы обязательно появиться для их подавления, и в тот момент бросить бомбу в полицейский отряд (46).

Многие полицейские, спасшиеся от пуль террористов, насильно ими разоружались(47). Власти понимали, какой опасности подвергались полицейские в центрах активности радикалов, таких, как Одесса и Екатеринослав, а также на окраинах империи, и прибегли к оригинальному решению - использовать армию для защиты полиции. Иногда одного городового, стоявшего на посту перед банком, почтой, земством или казначейством, охраняли три солдата. Воинские части также охраняли полицейские участки(48).

Анархисты часто проявляли незаурядную личную храбрость и готовность умереть за революционное дело. Особенно жертвенно вели они себя ради успеха сенсационных массовых убийств государственных служащих, поскольку, как было написано в ведущей анархо-ком-мунистической газете «Бунтарь», «индивидуальный террор не в состоянии разрешить стоящие перед анархистами задачи»(49). Вот типичный случай. 27 мая 1906 года два анархиста воспользовались предоставившейся возможностью свести счеты с местными властями в Белостоке, напав на целый полицейский отряд и убив старшего городового(50). Анархисты так часто нападали на казачьи разъезды, имевшие приказ поддерживать порядок в городах, что казаки перестали появляться на улицах из страха попасть в засаду. В некоторых случаях террористы, желая отомстить какому-нибудь конкретному полицейскому чину, изобретали хитрые способы, чтобы выманить намеченную жертву из относительно безопасного здания полицейского участка(51). Но и в участках полицейские не чувствовали себя в безопасности, так как террористы умудрялись подбираться даже к хорошо охраняемым зданиям охранных отделений и жандармерии и бросать внутрь бомбы и другие взрывные устройства. С упорством истинных фанатиков анархисты врывались в полицейские участки и взрывали динамит вместе с собой и всеми присутствовавшими. Нисан (Нисель) Фарбер, один из наиболее активных членов Бело-стокской группы анархистов, участвовал именно в таком нападении в октябре 1904 года(52).

Иногда анархисты совершали взрывы в церквах(53), а также бросали бомбы в синагоги, где собирались представители местных еврейских общин(54), но наиболее часты были террористические нападения на военных, особенно простых солдат, расквартированных в местах особой активности террористов. Одним таким центром анархического движения был Екатеринослав, откуда в бурные дни октября 1905 года власти сообщали о частых инцидентах, когда революционеры стреляли из револьверов в ряды солдат и бросали бомбы в армейские отряды. Солдаты и офицеры подвергались опасности буквально на каждом шагу, в городе не было безопасных улиц - бомбы падали с балконов(55), взрывные устройства подкладывались в казачьи казармы(56).

В отличие от революционеров из социалистического лагеря, чьей целью была политическая революция, анархисты считали капиталистический строй таким же грозным врагом, как и государство, и потому совершали нападения на всякого, представлявшего экономический истэблишмент, то есть на владельцев и директоров фабрик, управляющих, торговцев, землевладельцев, хозяев магазинов и других «эксплуататоров». Симптоматично, что наряду с нападениями на представителей крупного капитала продолжался непрерывный массовый террор против буржуазии вообще. В соответствии с лозунгом нескольких анархо-коммунистических групп в Москве и Одессе - «Смерть буржуазии есть жизнь рабочих» - каждый не являющийся неимущим пролетарием заслуживал смерти(57).

Невозможно подсчитать все террористические акты, совершенные анархистами против представителей имущих классов, но известно, что жертвами становились и банкиры, и фабриканты, и владельцы маленьких усадеб и хозяйств, и хозяева обувных лавок, и многие другие, в частности те, кто отказывался идти на уступки бастующим служащим, звал на помощь полицию во время рабочих беспорядков, считал оправданными штрафы и увольнения забастовщиков или просто пользовался репутацией человека, не заботящегося о нуждах трудящихся. Анархисты часто направляли свои действия не только против владельцев и администрации промышленных или иных предприятий, но и против их управляющих, инженеров, техников и других специалистов, которые в глазах невежественных, но распропагандированных рабочих принадлежали к классу угнетателей просто в силу своего образования, положения или даже внешнего вида(58). В одном случае безмотивники убили трех сыновей владельца фабрики(59). Иногда они бросали бомбы в мелкие лавки просто в знак протеста против частной собственности(60).

Наряду с индивидуальными нападениями анархисты планировали и совершали массовые террористические акты против буржуазии. В январе 1906 года на конференции сторонников безмотивного террора экстремисты решили устроить сенсационный взрыв во время Всероссийского конгресса горнопромышленников. Анархисты на местах принимали подобные же резолюции. В Белостоке, например, они разработали план размещения взрывных устройств («адских машин») вдоль самой большой улицы города, чтобы «все главные буржуи взлетели на воздух»(61).

Планы анархистов часто приводились в действие. И в отличие от террористов из других революционных организаций, эти экстремисты включали в число своих жертв лиц, которые просто казались более обеспеченными материально, чем пролетарии, даже когда их никак нельзя было обвинить в эксплуатации неимущих классов. Нередки были случаи нападения на представителей буржуазии только потому, что те были сравнительно хорошо одеты. Например, один анархист из Екатеринослава под влиянием азарта классовой мести швырнул бомбу в купе вагона первого класса, полное преуспевающих на вид пассажиров(62). Один из наиболее известных подобных случаев произошел 17 декабря 1905 года в Одессе, когда анархистами было разбомблено кафе Либмана. Если экстремисты и хотели выдать этот теракт за активный протест против представителей ненавистного социально-экономического режима, то это им удалось лишь отчасти: от взрыва погибло около десятка людей, был причинен огромный ущерб зданию и сама эта история описывалась на передовых страницах газет; однако оказалось, что кафе Либмана не было местом сбора богачей, а наоборот - второстепенным ресторанчиком, где собирались не слишком обеспеченные интеллигенты(63).

Вместе с характерным выбором мишеней терроризм нового типа, проводимый анархистами, отличался и особой мотивацией действий. Анархисты презирали организованные политические объединения и на первое место ставили свободное «развитие личности», и поэтому, в частности, они чаще, чем приверженцы других революционных направлений, совершали теракты по личной инициативе, спонтанно, иногда просто по прихоти, используя подходящий случай, не советуясь и не отчитываясь перед какими-либо местными анархистскими лидерами. Это подтверждается многими примерами. В одном случае, в конце 1906 года, анархист-коммунист Веньямин Фридман сидел в засаде, ожидая проезда начальника гродненской тюрьмы, чтобы его убить, и вдруг заметил приближающегося местного тюремного надзирателя. Фридман был наслышан о дурной репутации последнего, немедленно «решил, что и эта собака вполне заслуживает пули», и несколько раз в него выстрелил(64). Другой эпизод свидетельствует о том, что анархисты часто выбирали свои жертвы, руководствуясь слухами и охотно веря самым неправдоподобным рассказам о зверствах защитников правительства. Александр Колосов, член анархистской группы в Тамбове, услышал, что молодая революционерка была якобы изнасилована в тюрьме надзирателем. Он немедленно схватил револьвер и помчался убивать начальника тюрьмы, но по дороге встретил жениха этой самой революционерки, который сказал ему, что слух об изнасиловании абсолютно неверен(65).

В отличие от радикалов XIX столетия с их склонностью к абстрактному мышлению и теоретизированию, анархисты в своем большинстве были равнодушны к интеллектуальной деятельности. Более того, образовательный уровень этих террористов нового типа был очень низок. Многие из них были выходцами из бедных еврейских семей в черте оседлости, плохо говорили по-русски, а некоторые (как, например, Нисан Фарбер) не знали по-русски ни слова(66). Большинство русских по происхождению анархистов вышли из рабочей среды и получили лишь минимальное образование. Анархисты, однако, не видели в этом препятствия для революционной деятельности, и один из боевиков с гордостью повторял: «Я не прочитал ни одной книги, но в душе я анархист»(67).

Того, что радикалы называли «революционным сознанием», тоже явно не хватало многим террористам нового типа, которые не обращали внимания на теоретические рассуждения, будь то споры о социалистической идеологии или об анархизме. Не было ничего странного в том, что член анархо-коммунистической группы в Одессе в разговоре с другим революционером не мог объяснить ни своих собственных взглядов, ни различий между программами существующих политических партий; он даже считал ненужным для себя знакомство с различными идеологиями, потому что, по его мнению, во время революции самое важное - просто действовать(68). Прекрасно понимая, что большинство их товарищей идеологически и политически не развиты, анархисты утверждали, что для них главной чертой хорошего революционера является «боевая жилка» (69).

Некоторые теракты, совершенные различными анархистскими группами и отдельными анархистами после 1905 года, могут рассматриваться как часть продолжавшейся экономической борьбы пролетариата против капиталистов. Фарбер, например, напал с ножом на Авраама Когана, директора крупной текстильной фабрики, серьезно его ранив, за то, что тот нанял штрейкбрехеров во время забастовки. Это произошло в еврейский День искупления, Йом Киппур, на ступенях синагоги(70). Этот акт не был единственным в своем роде.

Анархисты, особенно анархисты-синдикалисты, часто прибегали к кровавым индивидуальным терактам, чтобы помочь массовому рабочему движению, и активно участвовали в экономическом терроре, захватывая булочные и казенные -винные лавки, бросая бомбы в трамваи и поезда, которые продолжали работать во время забастовок. Они убили директора типографии, отказавшегося выполнить требования бастующих рабочих(71). Одесский порт стал ареной непрекращавшегося террора в 1906-1907 годах, когда анархисты-синдикалисты взорвали несколько торговых пароходов и убили двух капитанов, которые не нравились матросам(72). Однако в большинстве случаев анархисты, как и эсеры и эсдеки, даже не пытались связать свои индивидуальные теракты с антиправительственным движением трудящихся масс(73).

Для многих экстремистов, которые, в отличие от своих предшественников, не были озабочены сохранением чистоты революционного движения, равно как и своего собственного морального облика, решение о применении насилия не было основано на убеждении, что террор является разумным средством освободительной борьбы. Хотя они обычно и оправдывали свои действия громкими фразами об освобождении угнетенных, настоящие мотивы их были не столь возвышенны, поскольку, как отмечает Аврич, легкомысленные и ничего в жизни не добившиеся юноши, среди которых встречались «самозваные ницшеанские сверхчеловеки», часто «удовлетворяли жажду деятельности и самоутверждения метанием бомб в здания, заводские конторы, театры и рестораны»(74). Многие анархисты, и первым среди них известный уже Бидбей, восхищались Сергеем Нечаевым, persona non grata русского революционного движения XIX века, за его приверженность идее использования насилия в личных целях и за его настоятельные рекомендации радикалам сотрудничать с разбойниками - «единственными подлинными революционерами в России»(75).

И действительно, обычный бандитизм был очень распространен в рядах анархистов. Бывшие бродяги, профессиональные воры и другие представители преступного мира охотно вступали в анархистские группы. В частности, это объясняется тем, что анархизм давал удобное оправдание их поведению не только утверждениями, что современное общество несет ответственность за уголовные деяния своих обедневших, заброшенных и отчаявшихся членов, но и предоставлением возвышенных объяснений их преступлениям, как прогрессивным шагам, способствующим дестабилизации социально-политического строя(76). Таким образом, любая уголовщина могла стать частью общей революционной борьбы, и, как отмечает Лакер, «разделительная черта между политикой и преступлением далеко не всегда была определенной и всем видной»(77).

Следуя примеру Бакунина, анархисты с распростертыми объятиями принимали в свои ряды любой сброд, подонков общества, преступников, подчеркивая огромный революционный потенциал воров, бродяг, люмпен-пролетариев и других подобных личностей(78). Уже в 1903 году, например, с целью превратить бандитов в борцов за дело революции, члены первой анархической организации в Белостоке, называвшей себя интернациональной группой «Борьба», начали проводить революционную агитацию среди воров, некоторые из которых действительно стали впоследствии активными революционерами. Многие анархисты, отбывавшие тюремное заключение, тоже занимались агитацией среди уголовников, считая, что антиправительственной борьбе очень поможет то, что убийцы и воры, пошедшие на преступления по эгоистическим мотивам, объявят себя революционерами и будут совершать те же поступки во имя освобождения пролетариата(79). Члены других политических партий упрекали анархистов в том, что они подпадают под влияние преступников до такой степени, что сами становятся уголовниками(80).

В местах ссылки, где политические преступники образовывали крошечные колонии среди часто враждебно настроенных местных жителей, анархисты объединялись в небольшие банды, которые называли «хулиганствующей частью ссыльных». Эти радикалы настаивали на своей приверженности анархизму и на своих прогрессивных убеждениях, что не мешало им творить всяческое безобразие. Например, в Вологодской губернии после поражения революции 1905 года состоялось празднование годовщины взрыва бомбы во французском парламенте; во время торжеств анархисты напились и начали драться, разбив окна своей квартиры. Когда один социал-демократ позднее упрекнул за это лидера анархистов, тот избил его палкой. Для этих революционеров оргии, буйство, разборки и случайные жертвы были в порядке вещей(81).

Взаимные симпатии анархистов и обычных бандитов оказались плодотворными для революционеров, хотя бы в смысле привлечения новых членов в ряды борцов с правительством(82). Того же, однако, не скажешь о моральной стороне этих отношений, поскольку присутствие уголовников в рядах анархистов создавало трения, коррупцию и деморализацию(83). Под влиянием этих темных элементов многие анархистские группы превращались в преступные шайки, занимавшиеся главным образом разбоями и грабежами в собственных интересах(84). В 1906-1907 годах, по словам начальника Петербургского Охранного отделения Герасимова, эти организации, действовавшие под анархистским флагом, по своей идеологии не были революционерами, они просто пользовались анархистской риторикой для оправдания обычного бандитизма(85).

То же можно сказать и об анархистах, действовавших в Москве и ее окрестностях в эти годы. Сравнительно крупная анархистская группа, во главе которой стоял убежденный сторонник безмотивного террора Савельев, состояла главным образом из закоренелых убийц и грабителей, бежавших от преследований Владивостокской полиции в центральную Россию, где они примкнули к анархистам и продолжали свою преступную деятельность. Один из них, дезертир флота по фамилии Филиппов, сам признавал, что не интересовался программой анархистов, так и не поняв ее до самого своего ареста, и только стремился к действию и наживе. Этот человек совершил одиннадцать убийств, и его товарищи не сильно от него отставали: его подружка была зарегистрированной проституткой, его приятель, тоже матрос-дезертир, был осужден на каторжные работы за участие в убийстве священника и ограблении церкви, причем любовница его была известной полиции воровкой(86).

Такая же ситуация наблюдалась и в провинции, где к началу 1906 года разложение анархистских организаций достигло своего апогея, «когда по всей Руси... стали пошаливать группы «Черных воронов»... компании зеленых по возрасту разбойничков, похождения которых иной раз не лишены были цвета красной романтики»(87). Кроме «Черных воронов», были и другие подобные им анархистские группы; они действовали под названием «Черный террор»(88) или вовсе без названий, как сравнительно крупное объединение анархистов в Киеве и Вильно (во главе него стоял некий Устинов), которое быстро выродилось в преступную банду, занимавшуюся грабежами и другими делами в целях личного обогащения. Их действия заставили местных революционеров полностью от них отмежеваться и пустить слух, что члены этого объединения были не «настоящими анархистами по убеждениям», а просто хулиганами, специально поощряемыми правительством(89).

Преступники ли, борцы ли за свободу, анархисты активно способствовали эскалации кровопролития в России и полному обесцениванию человеческой жизни в атмосфере бушующего насилия. Екатеринославский анархист Федосей Зубарь напал на рабочего, оказавшегося членом местной социал-демократической организации, и чуть не убил его за то, что тот пытался содрать со стены анархистскую прокламацию(90). Другой террорист, обвиненный на суде в случайном убийстве гимназистки во время нападения анархистов на московских полицейских в 1907 году, ответил: «Я очень жалею об этом, но война не может обойтись без невинных жертв»(91). В нескольких случаях анархисты использовали свои навыки политических убийц для совершения убийств по личным мотивам, включая убийства из ревности(92). Многие из этих экстремистов сами признавали наличие феномена, который Иуда Гроссман назвал «механическим боевизмом», утверждая, что под его влиянием человек автоматически «делает покушения», увлекаясь как бы террористическим «искусством для искусства»(93).

Насилие, к которому прибегают по привычке, так, что оно теряет всякую осмысленность, просвечивает сквозь короткую биографию анархиста из Белостока, как она была освещена в некрологе, написанном его товарищами. Они написали, что деятельность Мовши Шпиндлера (Мойше Гроднера) «отмечалась удивительным разнообразием». Он не только распространял листовки и нелегальную литературу среди фабричных рабочих и помогал в подпольной типографии, но и доставал оружие и участвовал по крайней мере в одной экспроприации и в нескольких террористических актах. Вместе с двумя друзьями он строил планы убийства начальника тюрьмы города Гродно и освободил товарища, ранив при этом нескольких солдат в тюремном конвое. Он бросил бомбу в карету белостокского генерал-губернатора Богаевского. Даже после того, как он был вынужден бежать из Белостока, во время каждого своего возвращения он убивал по шпиону. Он умер, выпустив в себя последнюю пулю в ходе столкновения с полицией во время обыска его квартиры. Ранние годы жизни Шпиндлера также небезынтересны. Перед тем как он стал анархистом, он «был профессиональным вором, за свою ловкость очень уважаем в своей среде и назван Золотой Ручкой. Ничего больше делать он не умел. Анархисты признавали, что Шпиндлер «не разбирался в тонкостях» их программы, но, несмотря на это, они называли его «одним из самых преданных, идеально честных товарищей... во всем нашем русском движении»(94). Слова его товарищей дают портрет Шпиндлера как настоящего террориста нового типа(95).

Конечно, были и анархисты из совсем других слоев общества, с другим прошлым и интеллектуальными интересами, и их этические понятия отличались от понятий Филиппова, Шпиндлера и им подобных. Источники, в том числе мемуары некоторых революционеров, указывают на то, что среди анархистов были и многие принципиальные люди, с твердыми идеологическими убеждениями, но они стояли как бы несколько в стороне от организации анархистов-коммунистов и предпочитали объединяться с синдикалистами, менее склонными к безмотивному террору(96). Даже полицейские чиновники, часто видевшие во всех экстремистах закоренелых преступников, отмечали глубокую веру отдельных анархистов в революционную утопию, их беззаветную преданность делу, которая вела к проявлению большой личной отваги и бескорыстного стремления жить в соответствии с анархическим идеалом. Офицер Охранного отделения ротмистр Петр Заварзин, человек, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к радикалам, признавал, что за время его службы он видел много таких «анархистов - фанатиков и аскетов», которые одевались в лохмотья, ели ровно столько, чтобы не умереть, и не разрешали себе никаких удовольствий и развлечений, имевших хоть какой-то намек на роскошь(97). Он же утверждал, однако, что наравне с бандитами, идеалистами и фанатиками в ряды анархистов вступали самые разные люди, включая слабовольных, втянутых в грабительскую деятельность, ущербных полуобразованных лиц и так и не повзрослевших юнцов, развращенных до основания. Конечно, среди членов групп было много и отбросов различных революционных партий, которые в своем возбуждении следовали всегда популярной и доходчивой идеологии: отчуждение богатств, отрицание частной собственности, «грабь награбленное» и т.д.(98).

Слова Плеханова, написанные за пятнадцать лет до взрыва массового насилия 1905 года, оказались пророческими: «Невозможно угадать, где кончается товарищ анархист и где начинается бандит»(99).

МАЛОИЗВЕСТНЫЕ ЭКСТРЕМИСТСКИЕ ГРУППЫ

Так можно назвать многочисленные группы, действовавшие в стороне от основного антиправительственного движения в России после 1903 года и особенно после начала революции 1905 года. Революционные экстремисты, по тем или иным причинам не присоединившиеся к основным революционным партиям или порвавшие с ними, слишком воинственные или непокорные, чтобы входить в систему любой политической организации, даже анархистской, объединялись в небольшие группы, которые распадались, как только менялись планы или интересы их членов. Большинство этих радикалов были несогласны либо с политическими теориями, либо с тактикой всех существующих партий; они были радикальнее всех. Террор и экспроприация были главными пунктами в расхождениях их с другими организациями, и отношение к этому вопросу выдавало их принадлежность к новому типу террористов. Эти независимые экстремисты не разработали никаких твердых идеологических принципов, отличающихся от тех, которых придерживались приверженцы основных революционных партий, и занимались систематическим террором, даже не пытаясь как-то его оправдывать и обосновывать, часто принимая участие в чисто уголовной деятельности, не имевшей ничего общего с революционными целями.

Такие группы включали в себя бывших членов всех революционных организаций, но большинство их составляли перебежчики из социал-революционных ячеек, действовавших по всей периферии после 1905 года. Многие бывшие эсеры отошли от своей партии в первую очередь из-за недовольства контролем террористической деятельности со стороны лидеров партии, пытавшихся ввести террор в общую систему партийной тактики. Кроме того, эти нонконформисты тяготились ограничениями, налагавшимися на применение экономического террора, особенно запретами на экспроприацию частной собственности. Хотя на практике эсеры «эксами» все равно занимались, некоторые не желали даже на словах соглашаться с официальной позицией партии и подчиняться партийной дисциплине, требовавшей отказа от соблазнительных мероприятий только потому, что участие в них могло бы запятнать репутацию организации.

Таким образом, немалое число эсеров покинуло ряды ПСР, чтобы избавиться от контроля над своими террористическими похождениями. В Архангельске в 1905 году один эсер, возмущенный бессмысленным, с его точки зрения, решением местного комитета партии, покинул организацию и создал независимый террористический отряд, некоторое время еще продолжая называть себя эсером(100). В Гомеле несколько перебежчиков из ПСР объединились в 1905 году в группу, члены которой называли себя независимыми социал-революционерами и создавали небольшие террористические дружины, никак не связанные с основными местными боевыми силами эсеров. Наряду с нападениями на представителей полицейских и гражданских властей, что вполне соответствовало эсеровским традициям, эти экстремисты увлекались никем и ничем не кбнтролируемым экономическим террором, часто срывая свой гнев на управляющих поместьями, что сближало их с максималистами и анархистами. Они совершенно не интересовались вопросами социалистической идеологии, и это в сочетании с их постоянной практикой по добыванию денег на террористическую деятельность путем вымогательства у частных лиц привело к тому, что местные социал-революционеры полностью отказались от каких бы то ни было связей с ними(101).

В своем отношении к террору бывшие эсеры, входившие в состав групп независимых экстремистов, ближе всего стояли к анархистам. Группа, известная как «Непримиримые», основанная в Одессе в ноябре 1903 года, отколовшаяся от ПСР из-за расхождений по вопросам тактики, отказалась от социал-революционной идеологии, но сохранила интерес к политическим убийствам. В придачу к этому они преследовали такие анархистские цели, как систематическое уничтожение фабрик и заводов в качестве необходимой части антибуржуазной борьбы(102). Некоторые недовольные и разочарованные эсеры действовали независимыми экстремистскими группами без определенных идеологических принципов перед тем, как присоединиться к организованной оппозиции максималистов. Так случилось с террористической группой в Белостоке, принявшей название «Молодые» и позднее влившейся в максималистское движение. В промежутке они были близки к анархизму, всем сердцем принимая анархистский подход к террору и насилию и расходясь с анархистами только по организационным вопросам. Последнее, однако, не очень их беспокоило, поскольку, как говорил один бывший член этой группы, они «не слишком интересовались идеологией»(103).

Многие бывшие эсеры по вышеприведенной причине, а также стремясь избежать какого-либо контроля, не только порывали все связи с ПСР, но и не присоединялись к максималистской оппозиции. Вместо этого, считая себя по духу максималистами, они предпочитали оставаться независимыми и образовывали собственные крошечные отряды, занимавшиеся исключительно боевой деятельностью (как, например, известный герой маленького города Клинцы товарищ Савицкий, прирожденный бандитский главарь, прозванный местной прессой за свои похождения «новый Нат Пинкертон и Ринальдо Ринальдини»)(104).

По той же схеме после начала революционных беспорядков в 1905 году многие члены Российской социал-демократической рабочей партии предпочли не дожидаться полного развития капиталистических отношений, которое, согласно фундаментальному принципу марксизма, создаст настоящую революционную ситуацию, поскольку тогда пролетариат будет готов взять в свои руки средства производства. Они хотели немедленного действия и решили не обращать внимания на несоответствие своих желаний теоретическим принципам социал-демократии. Но в большинстве своем члены социал-демократических групп на местах обладали лишь ограниченным знанием даже самых основных марксистских идей и мало интересовались ими, и поэтому таким людям, как Василий Подвысоцкий, молодой рабочий-эсдек из Одессы, нетрудно было заключить под влиянием правительственных репрессий 1907 года: «Там когда еще дождешься концентрации капитала, глаза вылезут ожидаючи. Нет, братцы, давайте лучше возьмемся за террор!» Товарищи Подвысоцкого с ним согласились: «Что нам теорию пустую размазывать? Наших братьев дергают на веревку, а мы терпеливо жди... Докуда ждать-то? Пока всех не перевешают, что ли?!»(105) И Подвысоцкий с товарищами создали независимую боевую группу, анархическую по духу и по роду деятельности, занимавшуюся главным образом грабежом богачей.

В качестве наиболее известного примера объединения бывших социал-демократов в независимые экстремистские группы мы можем рассмотреть сравнительно крупную группировку боевиков, действовавшую на Урале под руководством легендарного Александра Лбова. Лбов был рабочим в Перми, в 1905 и в начале 1906 года он сблизился с социал-демократами, принимал участие в организованном рабочем движении местных пушечных заводов и командовал боевым отрядом. Когда полиция в 1906 году начала производить аресты, Лбов ушел в подполье и жил в лесу, куда к нему стекались единомышленники, организовавшие партизанский отряд. К концу года отряд был усилен группой петербургских максималистов, бежавших из столицы после экспроприации в Фонарном переулке, после чего боевики начали осуществлять на практике лбовскую версию наиболее эффективного пути освобождения пролетариата(106), считая «известной социал-демократической чепухой» то, что профессиональные или партийные организации направляют борьбу рабочих против капиталистических эксплуататоров и их покровителей в правительстве. Их собственная программа была простой и четкой: «Раз есть недовольство рабочих - нужна расправа с индивидуальными объектами этого недовольства»(107). Следуя этому ясному принципу, боевики совершали покушения на директоров фабрик, управляющих магазинами и других видных представителей местной промышленной общины, считавшихся твердолобыми приверженцами установленного экономического и политического строя. Они также занимались экспроприациями, нападая на фабричные конторы и винные лавки, и сеяли панику среди местных жителей, которые прозвали их лидера «грозой Урала»(108).

Члены различных национальных фракций РСДРП тоже часто выходили из-под контроля своих организаций и образовывали немногочисленные и недолговечные социал-демократические боевые группы. К примеру, радикальное меньшинство Латышской социал-демократической рабочей партии было недовольно отсутствием успеха в объединении рижских рабочих в могучую пролетарскую силу. Когда лидеры этой крошечной фракции потребовали от партии немедленных решительных действий, произошел раскол, и радикалы откололись от партии и образовали 'отдельную организацию «Вперед», вскоре поменявшую свое название на Латышский социал-демократический союз. Они стали создавать боевые дружины, активно участвовавшие в многочисленных политических убийствах в Латвии(109).

Та же тенденция наблюдалась и на Кавказе. Группа экстремистов, известная как «Террор г. Тифлиса и его уездов», была поначалу частью местной социал-демократической организации, но покинула ее ряды для осуществления ничем не ограниченного политического насилия. Однако в результате постоянных столкновений с националистическими силами в Тифлисе они решили вернуться под контроль и защиту социал-демократов(110). В том же городе несколько грузинских социал-демократов объединились в оппозицию к социал-демократическому комитету партии, потому что тот отказался разрешить экспроприации. Это радикальное меньшинство было исключено из кавказской организации и образовало свою собственную независимую группу «Союз революционных социал-демократов», совершавшую революционные грабежи в Тифлисе и Кутаисе зимой 1906-1907 годов(111).

Кроме боевых отрядов, созданных бывшими эсерами и эсдеками, на территории Российской Империи орудовали другие многочисленные террористические группы, далекие и от социалистического, и от анархического лагеря. Так, петербургская группа самим своим названием «Смерть за смерть» стремилась вселить ужас в сердца врагов. Их план действий предусматривал убийства нескольких крупных государственных деятелей в столице, в том числе Столыпина, Трепова и Дурново(112). Другая такая группа представляла собой отряд из двадцати революционеров, тоже действовавший в Петербурге и называвший себя «Группа террористов-экспроприаторов». В октябре 1907 года членов этой банды судили за попытку «силой разрушить существующий политический порядок в России и заменить его демократической республикой», путем нападения на монастырь около Гродно. Одного из них осудили на десять лет каторжных работ за участие в нападении на еще один монастырь, где террористы подложили взрывчатку для уничтожения чтимой иконы Богоматери Курской(113).

Подобные мелкие и малоизвестные группы были особенно активны на периферии. Подпольный кружок в Воронеже, состоявший приблизительно из дюжины независимых экстремистов, объединился в 1907- 1908 году в «Лигу красного шнура» с амбициозной целью окончательно покончить с существующим социально-политическим строем в России. Тот факт, что они даже не притворялись, что имеют хоть какое-то представление о том, какой строй должен заменить существующий, не помешал Лиге выработать план немедленных действий, предусматривавший серию политических убийств общественных деятелей и частных лиц. Арест всех членов «Лиги красного шнура» предотвратил проведение в жизнь этих намерений, они успели только совершить в Воронеже несколько вооруженных грабежей(114). В других городах России многочисленные кровавые акты насилия совершались подобными же группами, например, революционной ячейкой «Черная туча» в Черниговской губернии и боевой дружиной «Гроза» в городе Рогачеве, члены которой называли себя террористами-индивидуалистами(115). И, наконец, различные небольшие террористические отряды возникали и на окраинах империи, среди них - Социалистический союз, образованный в 1899 году в Прибалтике. К 1905 году Союз осуществлял политические убийства и нападения на поместья, доказывая на практике, что его тактика была гораздо левее тактики Латышской социал-демократии(116).

Многие террористические группы первого десятилетия XX века имели такие расплывчатые идеологические основания, что часто очень трудно понять, что их объединяло, для чего они существовали и какова была их политическая ориентация. Никакого объяснения или оправдания, вероятно, не требовалось группе из четырех молодых людей и одной девушки, которые собирались убить в Лондоне Кропоткина, считая, что ведущий российский анархист сдерживал порывы своих последователей, ослабляя силы революции(117). Другая группа, партия «Независимые», выработала устав, в котором говорилось, что это тайное общество было организовано «для борьбы со всякого рода насилием, независимо от того источника, из которого оно вытекает, будет ли инициатива его исходить из общественных органов, политических партий или государственных учреждений... В какой бы форме ни проявлялось насилие... в форме ли террора крайних партий или в форме насилия бюрократических органов государственного механизма... всегда и неизменно всякий пострадавший найдет самую энергичную защиту партии против гнета личности. В партию принимаются лица всякого возраста без различия пола, вероисповедания, национальности и профессии. Одинаковым правом голоса пользуются в партии как священник, так и социалист, так и чиновник»(118). Судя по этому тексту, «Независимые» могут показаться чем-то вроде альтернативного полицейского органа, намеревавшегося защищать всех без исключения жертв организованного насилия, левого или правого. Но заявление о тактике, которое следует за описанием общих целей организации, демонстрирует, что возвышенные слова о защите невинных и угнетенных были направлены только против властей, поскольку партия собиралась прибегать к террору «во всех случаях агрессивной деятельности правительства, полиции, вдохновителей бюрократии и ее духовных идеологов». «Независимые» также объявляли о своем праве вершить правосудие и приводить в исполнение смертные приговоры через четыре дня после вынесения. Действия этой группы включали «конфискацию материальных средств противника», «карательные меры против лиц и учреждений, угнетающих свободную человеческую личность». Таким образом, «Независимые», провозгласившие целью бороться со всеми видами насилия, собирались прибегать к тому же насилию для достижения своих целей(119).

Кроме экстремистских групп, пытавшихся выставить себя истинными революционерами хоть с какими-то принципами, существовали террористические отряды, не пытавшиеся делать и этого. Члены таких отрядов, вероятно, считали себя лицами, стоявшими вне закона. В тюрьмах, например, они не требовали особого обращения, обычно оказываемого политическим преступникам, и проводили срок своего заключения среди воров и убийц(120). Одна такая группа примерно из двенадцати беглых каторжников стала послушным орудием в руках их главаря, Григория Котовского, легендарной фигуры в Бессарабии начала века. Котовский происходил из дворянской семьи и с самого детства беспрерывно конфликтовал со старшими в школе и с начальством на службе (откуда его выгнали за растрату). С ранних же лет он был «зачарован преступным миром» и, будучи авантюристом и неутомимым искателем приключений, втянулся в уголовщину и с 1903 года начал мстить среде, в которой вырос(121). Хотя говорили, что иногда он делал пожертвования в местный комитет социалистов-революционеров, вероятно, на их работу среди крестьян, Котовский официально не состоял ни в одной партии. Он не оказывал предпочтения ни одной идеологии, направляя свои действия против богачей вообще и экспроприируя все, до чего доходили руки, от денег в городских банках до персидских ковров в частных домах. Котовскому нравилось представлять себя этаким русским Робин Гудом или «идеологическим вором», и хотя он никогда не отказывал себе ни в вине, ни вженщинах и развлечениях, он уверял, что распределял часть добычи среди бедняков(122).

И власти, и его товарищи из преступного мира видели в нем отчаянного атамана, а в его соратниках - шайку грабителей и бродяг. Зимой 1906 года, после того как один из его людей предал его полиции за десять тысяч рублей, Котовского судили не как политического преступника, а как обычного уголовника(123). Его стиль жизни, манеры и даже речь (его лексикон изобиловал уличным и тюремным жаргоном) заставляют думать, что таковым он и являлся. Такое заключение подкрепляется и тем фактом, что даже после революции 1917 года, когда все политические преступники, попавшие в тюрьмы при царском режиме, вышли на свободу, независимо от характера их преступлений, Котовский продолжал отбывать тюремное заключение как обычный бандит и главарь шайки грабителей(124).

С нарастанием революционной волны после 1905 года многие боевики, даже те, которые раньше изо всех сил пытались показать себя борцами за свободу, а не налетчиками и грабителями, отказались от попыток объяснения своих действий теоретическими принципами. Единственным их оправданием участия в революционном бандитизме стало утверждение, что они якобы хотят помочь своим товарищам провести в жизнь идеалы революционной утопии. Они открыто признавались: «Мы в теориях слабо разбираемся и партийную работу вести не способны. Ничем другим кроме добытых эксами денег мы полезными быть не можем»(125).

ЭКСПРОПРИАЦИИ

И все же были некоторые анархические и малоизвестные революционные организации, искренне пытавшиеся выработать убедительное теоретическое обоснование своей политики экспроприации. Главной причиной выдвигалось то, что вместо того, чтобы унижаться перед либералами до просьб о денежном вспомоществовании или зависеть от пожертвований и без того обделенных пролетариев, революционеры должны жить за счет капиталистов - богатых купцов, землевладельцев, хозяев магазинов и других буржуев-эксплуататоров. Экспроприируя их деньги и имущество, радикалы должны были содержать себя - профессиональных революционеров - и закупать оружие и взрывчатку, необходимые для борьбы с государством и с буржуазией(126).

В анархическом лагере радикалы никак не могли прийти к общему пониманию того, насколько настойчивы должны они быть в проведении программы экономического террора. В то время как чернознаменцы утверждали, что рабочие должны продолжать работать на фабриках и в мастерских, несмотря на эксплуатацию и несправедливость, приверженцы группы «Безначалие» заявляли, что настоящий анархист не должен принимать участие в капиталистическом производстве, потому что этим он усиливает ту же самую буржуазию, которая подлежала безжалостному уничтожению. Более того, безначальцы настаивали на том, что последовательный революционер не должен поддерживать существующую экономическую систему покупкой необходимых ему товаров; вместо этого он должен добывать средства к существованию экспроприацией частной собственности эксплуататоров и угнетателей(127). Подобные настроения существовали и в других группах анархистов-коммунистов, и в малоизвестных экстремистских группировках, таких, как «Непримиримые» в Одессе. Говоря о необходимости налетов на торговые склады и магазины, они заявляли, что «воровство... только продукт существующего политического порядка [и потому] не преступление»(128).

Невозможно точно сказать, сколько денег было экспроприировано анархистами по всей России в первом десятилетии XX века, потому что очень немногие из тех групп, которые занимались экспроприациями, считали нужным вести учет приходов и расходов. И все же мы можем судить о размерах ущерба, причиненного анархистскими экспроприациями, по многочисленным газетным сообщениям о крупных грабежах, таких, как налет анархистов-синдикалистов на почтовый вагон в бессарабском городе Хотине 17 октября 1908 года, когда они скрылись почти с 80 000 рублей. В похожем случае группа анархистов-коммунистов захватила 60 000 рублей из государственных средств на Верхнеднепровской железнодорожной станции(129). Надо еще принять во внимание и серьезные потери государственных денег в результате нападений на казенные винные лавки, а также в результате хищений оружия и взрывчатки из оружейных складов и военных арсеналов(130).

Ущерб, причиненный налетами анархистов на общественную собственность, был особенно значителен на окраинах, где среди разливающейся после 1905 года анархии радикалы систематически совершали экспроприации средств любых имевших таковые учреждений. Для многих экстремистов любое образовательное, культурное или даже благотворительное заведение было частью ненавистного социально-политического строя. В письме к товарищам анархист из Грузии с гордостью писал, что «грабежи идут по-старому. 20 сентября в Тифлисе ограбили массу учреждений, в том числе и... гимназию»(131).

Большинство анархистских экспроприации, однако, были нападениями на частных лиц и частную собственность, во многом из-за того, что эти мишени охранялись не так строго, как финансовые учреждения, и риск попасться был невелик. В то же самое время и прибыли от таких экспроприации имущества буржуазии было значительно меньше, чем от налетов на государственные банки и почтовые таможни. Конечно, террористы иногда получали значительные суммы легко добытых денег после нападений на крупные частные предприятия, такие, как сахарный завод в Киевской губернии, откуда они унесли десять тысяч рублей наличными(132). Так же часты были и попытки экспроприации средств у различных кооперативов рабочих и ремесленников. Эти артели, организованные для облегчения сезонного труда, часто собирали несколько тысяч рублей к моменту окончания работ(133). Большей же частью, однако, анархисты и члены малоизвестных экстремистских групп выбирали для своих действий более скромные объекты, предпочитая лавки, мастерские и частные дома, откуда у них было больше шансов скрыться невредимыми с хоть какими-то деньгами. Поскольку ресурсы у них быстро кончались, эти радикалы постоянно искали новые источники немедленного дохода и частотой своих налетов компенсировали небольшие размеры добычи.

Анархисты направляли свои основные усилия против представителей буржуазного общества, которых они считали виновными в явной эксплуатации. 21 марта 1908 года в Варшаве, например, анархо-коммунистическая группа, называвшая себя Интернационалом, совершила взрыв перед дверью квартиры, принадлежавшей купцу Люцеру Царкесу, и забрала у него 2 800 рублей(134). В этом же городе анархисты осуществили подобный налет на контору банкира по фамилии Бернштейн, которого под дулом пистолета (два браунинга были приставлены к его вискам) заставили выдать 1 200 руб-лей(135). В Центральной России анархисты действовали тем же способом. Среди многочисленных достижений беглого матроса Филиппова был взлом дома пожилой богатой вдовы около Калуги. После того как он задушил хозяйку дома и ее садовника, Филиппов и его шайка скрылись с крупной суммой денег и многими ценностями(136).

Можно до бесконечности продолжать список экспроприации денег и имущества у лиц, которых анархисты считали угнетателями народа, причем в их число входили собственники любого рода, вплоть до владельцев мелких лавок(137). Это не означает, однако, что экстремисты удовлетворялись просто тем, что грабили награбленное, поскольку наряду с конфискацией собственности богачей и представителей среднего класса анархисты проделывали то же самое с чиновниками низших рангов, священниками и вообще со всеми, обладающими хоть каким-то имуществом. Хотя такие лица обычно не несли никакой ответственности за экономическую эксплуатацию пролетариата, они были смертельными врагами экстремистов просто в силу занимаемого ими положения в обществе(138).

Бедняки тоже нередко подвергались опасности нападений экстремистов: так, старая женщина, продававшая лимоны на улицах Одессы, была убита анархистами(139). Анархисты же украли фонд заработной платы у кассира петербургской фабрики - деньги, которые должны были быть выплачены рабочим на следующий день(140). В Туруханском крае группа ссыльных анархистов-коммунистов и других радикалов убила и ограбила полицейского, который, как знали экспроприаторы, вез государственные деньги для таких же ссыльных, как они сами(141). Эта последняя экстремистская группа заслуживает особого внимания, поскольку в августе 1908 года после первого грабежа в ссылке примерно двенадцать ее членов стали бродить по окрестным деревням и в течение шести месяцев терроризировали местное население. Описание их действий поражает обилием убийств и грабежей. В декабре они сначала освободили двух своих арестованных товарищей в деревне Сумарокове, убив и ранив двух охранников и трех прохожих, а затем предприняли целую серию нападений: ограбили нескольких жителей деревни, убили полицейского, освободили нескольких других политических заключенных и ранили казака. Потом они совершили налет на почтовую контору в деревне Чулково, взяв 193 рубля наличными, захватили оружие и теплую одежду в соседних поселениях и ограбили еще человек двенадцать. В конце месяца группа прибыла в пункт своего следования - в город Туруханск, и там ее члены освободили из тюрьмы политического преступника, убили полицейского, двух казаков, купца, подозреваемого предателя среди местных ссыльных и ограбили еще одну почтовую контору. Перед тем как покинуть Туруханск, они украли шесть фунтов пороха и разоружили всех жителей Туруханска. По пути группа ограбила еще семерых и подожгла дом человека, отказавшегося дать им оленей. За несколько дней до того, как они были арестованы военным отрядом, посланным властями для наведения порядка в крае, эти экстремисты, называвшие себя борцами за свободу, совершили свой последний акт: они похитили одного купца, у которого они уже забрали 1500 рублей, и потребовали дать им еще денег. Когда тот отказался, радикалы стали пытать его, отрезав ухо, обдирая кожу и обливая его кипятком. Поскольку он все равно не давал требуемых денег, революционеры его убили(142). Хотя подобные зверства и были исключением(143), вымогательство было обычным средством анархистов и других внепартийных экстремистов для добывания денег. Именно они наиболее часто прибегали к шантажу, рассылая письменные мандаты и уведомляя адресатов о том, что они должны пожертвовать определенную сумму денег на дело революции до такого-то числа, в случае же отказа они будут убиты. Требования колебались от 25 до 25000 рублей(144). Экстремисты использовали и другие способы вымогательства. Группа, называвшая себя «Анархисты-шантажисты-Черный сокол», возникла в Одессе в 1906 году, и главной ее тактикой было собирание (или выдумывание) информации, компрометирующей определенных лиц, которым потом предлагалось заплатить деньги в обмен на обещание сохранить эти сведения в тайне(145). В других случаях радикалы даже не утруждали себя формальными письмами, они просто появлялись на пороге домов своих жертв, размахивая револьвером и крича: «Деньги или жизнь!»(146) Неудивительно, что граждане, считавшие себя потенциальными жертвами вымогателей, быстро сообразили, что безопаснее хранить большие деньги в банке, а дома держать суммы, необходимые только на ежедневные расходы. Поэтому анархистам редко удавалось получить много денег при первом визите, но они стали, предъявив свои требования, договариваться о повторном посещении(147). В основном жертвы предпочитали соглашаться на требования экстремистов, поскольку большинство отказов влекло немедленное возмездие, часто в виде бомбы, брошенной в дом или в контору упрямого купца или хозяина магазина, в наказание ему и в предостережение другим(148).

Анархисты прибегали к вымогательству не только по отношению к эксплуататорам бедняков, но и по отношению к интеллектуалам и специалистам, включая врачей, фельдшеров и дантистов(149), несмотря на то, что многие из этих людей придерживались либеральных взглядов и были и так готовы при всяком удобном случае помочь революционерам. Один зубной врач в Екатеринославе предоставил свою квартиру для собраний местных бундовцев, но его жилище оказалось не таким уж безопасным: во время заседания комитета Бунда члены малоизвестной экстремистской группы бросили в окно бомбу в ответ на отказ дантиста удовлетворить их денежные требования(150). Среди общего кровопролития и жестокости иногда встречались смешные эпизоды, связанные с нападениями анархистов и их грабежами, дававшими минимальные результаты. В Киеве 14 июня 1908 года мужчина и женщина вошли в обувной магазин, наставили на хозяина револьвер и протянули ему письмо с ультиматумом местных анархистов. Хозяин магазина был несказанно счастлив, прочитав, что анархисты требовали только три пары сапог, которые он тут же и выдал(151).

Однако большинство экстремистов, занимавшихся экспроприациями в целях личного обогащения, не ограничивали себя такими скромными запросами. Анархисты сами признавали, что многие их товарищи «в экспроприации видели выгодное, хотя и сопряженное с большим риском ремесло и стали заниматься ею именно как ремеслом»(152). Эти квазиреволюционеры даже стали заключать взаимовыгодные сделки с представителями буржуазии, искавшими путей отомстить врагам и предоставляя экспроприаторам адреса и подробную информацию о финансовом положении потенциальных жертв вымогателей(153).

Для многих анархистских групп революционные грабежи были главным занятием, если и не главной целью; другие формы радикальной деятельности, такие, как пропаганда и агитация среди пролетарских масс, были заброшены, и ими занимались, если оставалось время после экспроприации. Из всех осужденных царскими судами анархистов 60% были судимы за.вооруженный разбой(154). У экстремистов зачастую было в распоряжении так много экспроприированных денег, что их лидеры были обеспокоены эпидемией мелких грабежей и пытались как-то контролировать своих заигравшихся товарищей. Некоторые анархистские организации в специальных прокламациях предупреждали своих членов, что революционеры подвергаются опасности деморализации и разложения со стороны пробравшихся в их ряды уголовных элементов и что общественность перестала видеть различие между обычным воровством и экспроприацией(155). Некоторые видные анархисты, среди них лидер анархистов-синдикалистов Новомирский, пытались изгнать профессиональных бандитов из своих организаций и очистить революционный лагерь такими методами, как запрет мелких экспроприации и вымогательств денег с помощью письменных мандатов. Эти усилия были почти повсеместно проигнорированы, хотя в некоторых районах революционный бандитизм стал столь распространенным явлением, что местные лидеры грозили смертью его зачинщикам(156).

Это, впрочем, не привело ни к каким результатам, и к 1907 году преступные группы внутри анархистских и малоизвестных экстремистских организаций, многие из которых «не имели ни малейшего представления об анархизме», называли попросту: «подонки революции»(157). Экспроприаторы эти часто ссорились из-за раздела добычи и покидали революционные ячейки, забирая свою долю. Некоторые из этих врагов капиталистической эксплуатации использовали награбленные средства для покупки небольшого собственного дела. Другие, привыкшие к тому, что всегда можно захватить крупную сумму денег, приобретали привычку жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, и тратили иногда десятки тысяч рублей на предметы роскоши, выпивку и проституток(158). К 1908 году многие анархисты признали, что все высокие идеалы их движения потонули в море бандитизма и что после всех преступлений, совершенных экстремистами, ничего не осталось от анархистского лозунга, который объявлял экспроприацию «великим даром анархии народу»(159).

Хотя российские анархисты и радикалы с неясной политической ориентацией представляли собой «разнообразное собрание независимых групп, без партийной программы или системы эффективной координации действий»(160), их роль в росте политического насилия революционного десятилетия была значительнее, чем роль любой организованной антиправительственной группировки в стране. Более того, отсутствие у них идеологических принципов, их легкомысленное отношение к кровопролитию и их склонность к откровенно преступному поведению позволяют занести этих экстремистов в ряды террористов нового типа. Их влияние на русскую революцию было огромным: террористы нового типа освобождали ее от идеализма и обнажали ее темные стороны.


Примечания

1. Хлеб и воля 19-20 (июль 1905), 11.

2. Кропоткин, Русская революция и анархизм, 3; полицейское донесение от 11 июля 1910, Охрана XVIb(5)-5B.

3. Avrich, Russian Anarchists, 34. Книга Аврича остается наиболее полным научным исследованием анархизма в России.

4. Гроссман-Рощин, «Думы о былом», Былое 27-28 (1924), 176.

5. Avrich, Russian Anarchists, 43.

6. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 181. Согласно убеждению анархистов, человек от природы хорош и добр и потому не нуждается в ограничениях, устанавливаемых законом и правительством (Генкин, «Анархисты», Былое 3 [31] [1918], 163).

7. Генкин, «Анархисты», Былое 3 (31) (1918), 164; неопубликованная полицейская брошюра, без даты, «Анархизм и движение анархизма в России», 87-88, Ник. 80-4.

8. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 46.

9. Avrich, Russian Anarchists, 34.

10. См., например, П. Кочетов, «Вологодская ссылка 1907-1910 годов», КС 4 (89) (1932), 87.

11. Согласно Авричу, в Российской Империи было приблизительно пять тысяч активных анархистов в' 1905-1907 годах (Avrich, Russian Anarchists, 34, 69n.).

12. Там же, 34.

13. Laqueur, Terrorism, 42.

14. А. Добровольский, ред., Анархизм. Социализм. Рабочие и аграрные вопросы (С.-Петербург, 1908), 14.

15. Кропоткин, Русская революция и анархизм, 7, 9, 52.

16. Avrich, Russian Anarchists, 59-60; «К товарищам анархистам-коммунистам» (С.-Петербург, сентябрь 1906), Ник. 3-3.

17. Кропоткин давал деньги из своих личных средств анархистам, возвращавшимся в Россию из-за границы, для осуществления террористических актов (доклад ДДП от 10 [23] мая 1907, Охрана Vf-2).

18. Кропоткин, Русская революция и анархизм, 9. Хотя анархисты-коммунисты поддерживали эсеров в использовании террора в качестве средства дезорганизации, они не могли с ними согласиться, что с помощью насилия нужно добиваться уступок от царизма, настаивая на том, что борьба должны продолжаться до окончательного падения всего строя («Ктоварищам анархистам-коммунистам», Ник. 3-3).

19. Кропоткин, Русская революция и анархизм, 52-54.

20. Avrich, Russian Anarchists, 60.

21. Кропоткин, Русская революция и анархизм, 55.

22. «Анархизм и движение анархизма в России», 55, Ник. 80-4; «Анархизм», 55, 92, Охрана XVlb(5)-5A.

23. П. Катенин, Очерки русских политических течений (Берлин, 1906), 100.

24. Локерман, «По царским тюрьмам», КС 25 (1926), 187.

25. Объяснение безмотивного террора лидером маленькой анархистской группы в Москве см.: Заварзин, Жандармы и революционеры, 177.

26. Генкин, «Анархисты», Былое 3 (31) (1918), 164.

27. Avrich, Russian Anarchists, 44, 48.

28. «К товарищам анархистам-коммунистам», Ник. 3-3.

29. «Анархизм и движение анархизма в России», 25, Ник. 80-4.

30. См., например, С. Анисимов, «Суд и расправа над анархистами-коммунистами», КС 10 (95) (1932), 138.

31. Письмо без обращения, написанное А.А. Лопухиным 6 декабря 1904, с. 7, Ник. 205-13.

32. Там же.

33. Генкин, «Анархисты», Былое 3 (31) (1918), 164.

34. Там же.

35. Avrich, Russian Anarchists, 49-51.

36. Аршинов, Два побега, 5.

37. См., например, Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 27-28, 42, 69; газетные вырезки из «Товариш» (25 июля 1907) и «Русское слово» (23 нюня 1907), ПСР 8- •650. Как и другие революционеры, анархисты редко проводили се-фьезное расследование и быстро расправлялись с любым подозреваемым в сотрудничестве с полицией, иногда убивая своих невинных товарищей (см., например, доклад ДДП от 3 [16] января 1907, ЮхранаХШЬ[1]-1А, исходящие документы, док. 2; Генкин, «Анархисты», Былое 3 [31] [1918], 175п).

38. См., например, Аршинов, Два побега, 11, 18; Генкин, «Сре-преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 199. Дворники станошлись частыми жертвами террористов из-за того, что в их обязанности входила помощь полиции при обысках, арестах и слежке (см., [например, Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 10-11, 35).

39. См., например, полицейское донесение от 21 июля 1905, с. 25, 'Охрана ХШс(2)-6В; полицейское донесение от 15 сентября 1907, Ох-;рана ХШс(1)- 1В, входящие документы, док. 499; полицейское донс-[сение от 8 июля 1911, Охрана XXVc-1; вырезка из газеты «Товарищ» Й49 (19 августа 1907), ПСР 8-650; «Беньямин Фридман (Немка Ма-[ленький). (Некролог)», с. 4, Охрана XXIVe-2d; Ташкентец, «Первая риселица в г. Пензе», КС 50 (1928), 93; Генкин, «Среди преемников [Бакунина*, КЛ 1 (22) (1927), 177, 199; Анисимов, «Суд и расправа», ВСС 10 (95) (1932), 144; листовка «Тиранам, палачам и насильникам - смерть» (январь 1907), Ник.' 3-2; «Федосей Зубарь (Некролог)», с. Охрана XXIVe-2d; вырезка из газеты «Речь» 212 (8 сентября 1907), fCCP 8-650; Обзор революционного движения в округе Иркутской ;удебной палаты за 1908 год, 34, Ник. 197-3. Во многих случаях террористы были убиты собственными бомбами вместе со своими жертвами. Например, 14 марта 1909 г. в городке Смела после длительной и кровавой перестрелки с полицией анархист Макарий Мирошник вложил динамит себе в рот и взорвался. Его товарищ, Арис, бросил гранату себе под ноги (Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 188).

40. Аршинов, Два побега, 46; см. также В. Симанович, «Воспоминания пролетария», КС 6 (79) (1931), 99; и «Тиранам, палачам и насильникам - смерть», Ник. 3-2.

41. См., например, «Убийства, нападения, грабежи», вырезка из газеты «Русское слово» 102 (5 июня 1907), ПСР 8-653; Обзор рево-)ционного движения в округе Иркутской судебной палаты за В97-1907 гг., 201-202, Ник. 197-2; «Федосей Зубарь (Некролог)» Охрана XXI Ve-2d.

42. См., например, полицейскую телеграмму &2116; 1306 от 13 (26) >ября 1910, Охрана ХШа-9; доклад ДДП от 17 (30) декабря 1907, Охрана XXVc-2K; доклад ДДП от 8 (21) февраля 1906, рсрана XXIVi-lA; Гроссман-Рощин, «Думы о былом», Былое 27-28 (1924), 182; Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927). 182; «Анархизм», 78, Охрана XVIb(5)-5A.

43. Примеры см.: вырезка из газеты «Анархист» 3 (май 1909), 28, ПСР 7-558; «Беньямин Фридман», 4, Охрана XXIVe-2d; доклады ДЦП от 24 октября (6 ноября) 1907 и 17 (30) декабря 1907, Охрана XHIb(I)-1C, исходящие документы, док. 485 и 568; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, б- 7, 27, 32, 44, 64, 59, 69, 187; Витязев, Исакович и Каллистов, «Из воспоминаний о Н.Д. Шишмареве», КС 6 (1923), 257; Avrich, Russian Anarchists, 66.

44. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 44.

45. Там же, 11, 28, 35; «Из России», «Анархист» 4 (сентябрь 1909), 29; «Федосей Зубарь (Некролог)», 5, Охрана XXIVe-2d.

46. Полицейское донесение от 28 апреля 1905, Охрана ХШс(2)-6В.

47. См., например, «Федосей Зубарь (Некролог)», 5, Охрана XXIVe- 2d.

48. Fuller, Civil-Military Conflict, фотография 5, между с. 164 и 165, и с. 150-152. См. также Ames, Revolution in.the Baltic Provinces, 31 и 47, фотографии.

49. Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 198.

50. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 26.

51. Там же, 8, 15.

52. См., например, там же, 36, 39, 58, 125, 166, 179; письмо без обращения, написанное А.А. Лопухиным, 6 декабря 1904, с. 7, Ник. 205-13; Аршинов, Два побега, 15-16, 75.

53. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 181.

54. «Беньямин Фридман», 2, Охрана XXIVe-2d; Симанович, «Воспоминания пролетария», КС 6 (79) (1931), 94.

55. См., например, Киржниц, Еврейское рабочее движение, 174; «Декабрьские дни в Донбассе», КА 6 (73) (1935), 102, US-lie, 121.

56. Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927). 198; «Федосей Зубарь (Некролог)», 5, Охрана XXIVe-2d.

57. Генкин, Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 197; вырезка из раздела «Судебная хроника» газеты «Русские ведомости» 111 (1908), ПСР 2-150,

58. См., например, полицейское донесение от 19 ноября 1913, Охрана XXII-1В; Симанович, «Воспоминания пролетария», КС 6 (79) (1931), 91; «Декабрьские дни в Донбассе», КА 6 (73) (1935), 120; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 24, 27-28, 63, 69, 167, 179, 187, 189; «Анархизм», 45-46, Охрана XVIb(5)-5A.

59. Naimark, «Terrorism and the Fall of Imperial Russia», 18.

60. Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 год, 33, Ник. 197-3.

61. «Анархизм», 31, 25, Охрана XVIb(5)-5а; Генкин, «Среди феемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 198.

62. Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), )8.

63. Laqueur, Terrorism, 42; ГАРФ ф. 102, ДПОО, оп. 1905. д. 2605, >2.

64. См., например, Симанович, «Воспоминания пролетария», ;С 6 (79) (1931), 95.

65. Генкин, «Анархисты», Былое 3 (31) (1918), 176.

66. Альманах. Сборник по истории анархического движения в 'осени, 37.

67. «Федосей Зубарь (Некролог)», 15, Охрана XXIVe-2d.

68. Альманах. Сборник по истории анархического движения в Рос-жи, 115.

69. Там же, 45.

70. Naimark, «Terrorism and the Fall of Imperial Russia», 18.

71. Там же; Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) [(1927), 199; «Памяти Мойше Киршенбаума («Токарь»), Анархист 5 [(март 1910), 2-3,

72. Альманах. Сборник по истории анархического движения в 'осени, 7, 38, 17, 151; «Анархизм», 55, Охрана XVIb(5)-5A.

73. Альманах. Сборник по'истории анархического движения в )ссии, 26.

74. Avrich, Russian Anarchists, 44, 63.

75. М. Слоним, Русские предтечи большевизма (Берлин, 1922), Й7.

76. Преступные элементы анархистских групп свидетельствовали, что их лидеры уверяли их в том, что бандитизм является социалььно прогрессивным явлением (см., например, Заварзин, Жанмы и революционеры, 180).

77. Laqueur, Terrorism, 102; см. также Naimark, «Terrorism and Fall of Imperial Russia», 18.

78. Avrich, Russian Anarchists, 51, 63; Альманах. Сборник по ис->ии анархического движения в России, 45.

79. Там же, 46; см. также Генкин, «Анархисты», Былое 3 (31) [1918), 181.

80. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 6.

81. Кочетов, «Вологодская ссылка», КС 4 (89) (1932), 86-88.

82. Описание бывшего уголовника, вступившего в ряды анархистов, см. Симанович, «Воспоминания пролетария», КС 6 (79) (1931),97.

83. Laqueur, Terrorism, 102.

84. «Анархизм» 81-82, Охрана XVIb(5)-5A.

85. «Допрос Герасимова 26 апреля 1917 года», 3.

86. Заварзин, Жандармы и революционеры, 180-181, 185.

87. Генкин, «Среди преемников Бакунина*», КЛ 1 (22) (1927), 200. Описание террористических действий «Черных воронов» см. и вырезке из газеты «Русское слово» 2 (ноябрь 1907), ПСР 8-650.

88. Вырезка из газеты «Товарищ» (20 октября 1907), ПСР 8-650.

89. Доклад ДДП от 20 февраля (5 марта) 1906, Охрана XXI-2; см. также Киржниц, Еврейское рабочее движение, 175.

90. «Федосей Зубарь (Некролог)*, 3-4, Охрана XXIVe-2d.

91. Альманах. Сборник по истории анархического движения ц России, 63.

92. См., например, полицейское донесение от 27 сентября 1907, Охрана IXd-1; доклад ДДП от 23 августа (5 сентября) 1907, Охрана ХШЬ(1)-1В, исходящие документы, док. 366.

93. Гроссман-Рощин, «Думы о былом», Былое 27-28 (1924), 179.

94. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 162-163.

95. Похожую биографию бакинского анархиста Л. Домогацкого см. ГАРФ, п. 102, ДПОО, оп. 1915, д. 12, ч. 6, 1-2. Домогацкий признавался в собственноручном убийстве шестнадцати и ранении восьми человек и в участии вместе с товарищами в убийстве еще пятидесяти, в первую очередь низших чинов полиции, и в причастности к четырнадцати грабежам. До того, как стать анархистом, Домогацкий отсидел срок в тюрьме за убийство.

96. Равич-Черкасский, «Мои воспоминания о 1905 годе», Летопись революции 5-6 (14-15) (Харьков, 1925), 319.

97. Заварзин, Жандармы и революционеры, 188.

98. Там же, 188-189.

99. Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 174.

100. Аршинов, Два побега, 74.

101. К., «Иван Тименков», Былое 14 (1912), 47-49. Похожие примеры, когда в 1907-1909 гг. бывшие эсеры объединялись в группы по пять-семь человек для совершения бесконтрольных актов насилия, см.: Белобородое, «Из истории партизанского движения на Урале», КЛ 1 (16) (1926), 99. Одна такая группа, Союз крайних террористов, включила программу ПСР в свой устав (ГАРФ, п. 102, ОО, оп. 1901, д. 187, 1, 32). Члены местных эсеровских организаций иногда объединялись с дезертирами из своих же собственных рядов для совершения совместных терактов (см., например. Нестроев, Из дневника максималиста, 42).

102. Отношение 27, Охрана XVIln-8, с. I; см. также «Анархизм -, 49, Охрана XVIb(5)-5а, и полицейское донесение от 22 апреля 1904. с. 4, Охрана ХШс(2)-4А.

103. Paul H. Avrich, «The Last Maximalist: An Interview with Klnra Klebanova», Russian Review 32 (4) (октябрь 1973); 416.

104. Описание террористических актов и экспроприации, осуществленных под руководством Савицкого против местных консерваторов и буржуазии, см. Ягудин. «На Черниговщине», КС 57-58 (1929), 298.

105. С. Сибиряков, «Памяти Петра Шеффера», КС 22 (1926), 239.

106. Белобородов, «Из истории партизанского движения на Урале», КЛ 1 (16) (1926), 93-94.

107. Там же, 95.

108. Отряд Лбова продолжал действовать до 1908 г., когда террористы, постоянно преследуемые полицией, начали разбегаться. Самого Лбова в конце концов арестовали, судили и повесили (там-же 93 196-98).

109. «Прибалтийский край в 1905 г.», КЛ 1 (16) (1926), 266-267; [«Красная гвардия» в Риге в 1906 г.», КА 4-5 (41-42) (1930), 213.

110. «Анархизм», 61, Охрана XVIb(5)-5A.

111. Доклад ДДП от 14 (27) июля 1907, Охрана XXVc-1; Охрана ЛОЫбВ.

112. Полицейское донесение из Парижа от 14 сентября 1906, Охра-;.HaVIj-15C.

113. «Судебная хроника. Дело о предполагавшемся взрыве охранного отделения», вырезка из газеты «Товарищ» (19 октября 1907), ПСР 8-650.

.114. «Судебная хроника», вырезка из газеты «Колокол» 852 (3 января 1909), ПСР 7-602.;

115. Вырезка из газеты «Товарищ» 349 (19 августа ["1." сентября] J1907), ПСР 8-650; вырезка из газеты «Русь» 143 (25 мая 1908), ПСР г8-653. Сведения о так называемом Беспартийном союзе тсррорис-[тов см. в ГАРФ, п. 102, оп. 1912, д. 88, 1, 7-7 об.; см. также упомн-Ьнание о боевом отряде «Свобода внутри нас» в Севастополе в 1906, РГАРФ. п. 102, оп. 1914, д. 340, 22 об.-23.

116. Охрана ХШа-ЮВ, I.

117. Fishman, East End Jewish Radicals, 272.

118. «Устав партии «Независимых*, март 1909, Охрана XVIa-2.

119. Там же.

120. См., например, Никифоров, Муравьи революции, 263.

121. «Воспоминания бывш. охранника», Бессарабское слово, 11930, Ник. 203-25; М. Барсуков, «Коммунист-бунтарь», 200-201, ,Шк. 747-Ю.

122. Там же, 202-203, и Г.И. Котовский. Документы и материалы (Кишинев, 1956), 12, 29.

123. Там же, 12, 30, 34.

124. Там же, 50; Барсуков, «Коммунист-бунтарь», 207, Ник. 747

125. Сухомлин, «Из тюремных скитаний», КС 55 (1929), 103.

126. Киржниц, Еврейское рабочее движение, 178п; Альманах. [Сборник по истории анархического движения в России, 58.

127. Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 1-194.

128. Полицейское донесение от 22 апреля 1904, с. 4, Охрана ХШс(2)- 4А; «Ктоварищам анархистам-коммунистам», Ник. 3-3.

129. Анисимов, «Суд и расправа», КС 10 (95) (1932), 136-137; «Анархизм и движение анархизма в России», 73, Ник. 80-4; доклад ДДП от 17 (30) декабря 1907, Охрана XXVc-2K. Описания подобных крупных экспроприации государственных денег и имущества см., например: вырезка из газеты «Товарищ» (3 августа 1907) и «Судебная хроника», «Товарищ» 374 (18 сентября 1907), обе в ПСР 8-650; доклад ДДП от 21 мая (3 июня) 1909, Охрана ХШЬ(1)-1В, исходящие документы, док. 296; вырезка из газеты «Русское слово» (7 ноября 1907), ПСР 8-650; «Федосей Зубарь (Некролог)», 7, Охрана XXIVc-2d.

1ЗО. См., например, доклад ДДП от 31 декабря 1911 (12 января 1912), Охрана XIIIb(l)-1J, исходящие документы, док. 1727; Avrich, Russian Anarchists, 46.

131. Охрана Xllla-13B; Анисимов, «Суд и расправа», КС 10 (95) (1932), 143.

132. Там же, 135. Анархисты планировали также ряд крупных грабежей, которые, однако, не удались; один из них должен был произойти на борту торгового судна «Румянцев» в Одессе, но полиция узнала об этом заблаговременно (вырезка из газеты «Русские ведомости» [25 марта 1908], ПСР 3-227).

133. См., например, вырезку «Судебная хроника* из газеты «Русские ведомости*» 111 (13 мая 1908), ПСР 2-150; вырезку «Из зала суда» из газеты «Русское слово» (14 мая 1908), ПСР 2-150; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 57, 61, 63; Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 год, 35, Ник. 197-3.

134. Отношение 66, Охрана XVIIn-8.

135. «Памяти Киршенбаума», Анархист 5 (март 1910), 3.

136. Заварзин, Жандармы и революционеры, 179.

137. См., например, вырезку «Судебная хроника» из газеты «Русские ведомости» 149 (1 июля 1907), ПСР 8-650; вырезку из газеты «Русские ведомости» (16 октября 1907), ПСР 8-653; вырезку из газеты «Русское слово» 127 (5 июня 1907), ПСР 8-653; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 61, 70; Обнинский, Полгода русской революции, 82; Андрей Соболь, «Отрывки из воспоминаний», КС 13 (1924), 154.

138. Вырезка «Судебная хроника» из газеты «Товарищ» 374 (18 сентября 1907), ПСР 8-650.

139. Гершуни, «Об экспроприациях» (письмо товарищам, без даты). 4, Ник. 12-1.

140. Вырезка «Судебная хроника» из газеты «Товарищ» 375 (19 сентября 1907), ПСР 8-650.

141. Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 год, 11, Ник. 197-3.

142. Там же, 11-13. Рассказ о другой шайке беглых политических преступников см. в ГАРФ, п. 102, ДПОО, оп. 1915, д. 167, ч. 15, 40 об.-41. Когда подобные группы появились в том же году в Челябинске, который также был местом административного выселения политических осужденных, местные власти начали жаловаться на возросшую преступность в этом районе. Они обратились с просьбой к центральной администрации перевести политических ссыльных в другое место и никогда больше не высылать никого в эту область .(вырезка из газеты «русские ведомости», 25 октября 1908, ПСР 3- '227; см. также Нестроев, Из дневника максималиста. 222).

143. Свидетельство бывшего полицейского агента о том, как его пытали анархисты, см. в вырезке из газеты «New York Tribune» (28 сентября 1911), AM 2-G.

144. Образцы писем с вымогательствами см. в ГАРФ, п. 102, ОО, оп. 1912, д. 98, 37, 42, 44, 57, 96; копия донесения московского губернатора в Департамент полиции от 17 октября 1906, &2116; 5396, Охрана XXVd-2C; см. также «Анархизм», 79, Охрана XVIb(5)-5A; полицейское донесение от 18 марта 1906, Охрана XXVb-1; вырезка из газеты «Товарищ» (16 мая 1907), ПСР 4-346; вырезка из газеты «Наша газета» (4 марта 1909), ПСР 8-653.

145. «Анархизм», 51-52, Охрана XVIb(5)-5A.

146. Примеры подобного поведения см.: вырезка из газеты «Руccкoe слово» 9 (13 января 1909), ПСР 8-653; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 35.

147. Там же, 69-70; вырезка из газеты «Русское слово» 9 (13 января 1909), ПСР 8-653.

148. См., например, Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ 1 (22) (1927), 199; вырезка из газеты «Товарищ» (13 июня 1907), ПСР 8-653; вырезка из газеты «Русское слово» 126 (3 июня 1907), ПСР 8-653; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 115-116.

149. Вырезка из газеты «Новое время» (16 мая 1907), ПСР 4- 346.

150. Нестроев, Из дневника максималиста, 41.

151. Вырезка из газеты «Русское слово» (15 июня 1908), ПСР .8-653.

152. Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 104.

153. Там же.

154. Там же, 97, 149.

155. Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 год, 17, Ник. 197-3; Генкин, «Среди преемников Бакунина», КЛ I (22) (1927), 200.

156. Охрани XVIIn-8, с. 2; Альманах. Сборник по истории анархического движения в России, 104.

157. «Анархизм», 64, Охрана XVIb(5)-5A; см. вырезку «Дело анархистов-экспроприаторов*4 из газеты «Товарищ» 379 (23 сентября 1907), ПСР 8-650.

158. Альманах. Сборник по истории анархического движения в Р0с, сии, 151, 93, 104; Генкин, «Среди преемников Бакунина*, КЛ 1 р-к (1927), 201.

159. Альманах. Сборник по истории анархического движения > России, 152; «Анархизм», 90, Охрана XVIb(5)-5A.

160. Avrich, Russian Anarchists, 34.