Предыдущая Оглавление Следующая
ВСТУПЛЕНИЕ
13

Существует несколько работ по русскому терроризму XIX века, и это значительно облегчало задачу написания данной книги. В советской послесталинской историографии разрешались и даже поощрялись исследования по истории раннего революционного движения, особенно его так называемого героического периода 1878-1881 годов, когда в лагере радикалов главную роль играла «Народная воля»(1). Западные историки также писали об этой партии, называя ее первой в современном мире террористической организацией(2). В очень важной работе современного ученого Нормана Нэймарка серьезное внимание уделено, в частности, сторонникам террористической тактики в период от начала 1880-х гг., после разгрома правительством «Народной воли», до середины 1890-х гг., когда разрозненные революционные группы различных ориентации начали искать пути к объединению в более крупные политические организации и к консолидации своих сил(З).

И все же в те годы террористические акты были не так уж часты: с 1860-х до приблизительно 1900-х на счету террористов было не более 100 жертв(4). И хотя угроза террора, часто преувеличенная в полицейских донесениях, вселяла страх, политические убйства в эти годы были лишь предвестником разгула террористической деятельности в первое десятилетие XX века - тема, почти не отраженная в научных трудах по истории этого

14
периода. Не существует ни одной монографии о волне террора в период правления Николая II (1894-1917)(5). Отсутствие серьезных исследований на эту тему объясняется несколькими причинами. Во-первых, после большевистского переворота в октябре 1917 года в официальной советской исторической науке прочно установилась тенденция пренебрегать проигравшими, т.е. всеми политическими партиями, кроме большевистской. В первую очередь пренебрегли теми, которые не принадлежали к социал-демократическому лагерю, такими, как Партия социалистов-революционеров (эсеров) и анархисты, которые и были в первую очередь ответственны за террор в России. Этим партиям советская историография отводила второстепенную роль в революционном движении и утверждала, что они были обречены на неуспех буквально со дня своего основания(6). Такая ситуация сохранилась и в послесталинское время, когда исследования в области революционного террора не запрещались явно, как в предыдущие 25 лет, но и не поощрялись. В результате до совсем недавнего времени, когда перестройка позволила появиться непредвзятым публикациям о дореволюционной политической жизни вообще и радикализме в частности, советские историки не смогли внести своей лепты в изучение русского терроризма начала XX века.

Западная наука также обошла эту тему молчанием. На протяжении многих лет основываясь на общих тезисах советской историографии, западные ученые смотрели на эсеров, анархистов и на террористическую деятельность вообще глазами большевиков. В последнее время, однако, ученые в США и в Западной Европе заинтересовались вопросами, связанными с революционным террором в России. Появилось несколько работ о Партии социалистов-революционеров - организации, наиболее известной своими террористическими актами. Опубликовано также несколько советских и западных исследований, посвященных революции 1905 года - времени особенного усиления террора(7).

Все эти работы, однако, посвящены главным образом массовым движениям и массовым вспышкам насилия, т.е. крестьянским восстаниям, забастовкам рабочих, военным и морским мятежам, студенческим беспорядкам и вооруженным выступлениям. Причина

15
этому, вероятно, во все еще сохранившемся влиянии марксистского подхода на советскую историографию, а в западной - в том, что в ней главенствующая роль отводится социальному фактору. Эти работы почти вовсе не принимают во внимание тот факт, что каждый день газеты по всей Российской Империи печатали сообщения о десятках покушений на отдельных людей, бомбометаний, о грабежах по политическим мотивам (радикалы называли их «экспроприации» или просто «эксы»), вооруженных нападениях, похищениях, случаях вымогательства и шантажа в партийных интересах, а также политической вендетты. Эти и другие формы насилия, подпадающие под широкое определение революционного террора(8), своим неслыханным размахом и разрушительным влиянием на жизнь всего общества представляют не просто значительный, но уникальный в своем роде социальный феномен. На основании новых изысканий можно, как нам кажется, убедительно доказать, что многочисленные индивидуальные и, как правило, предумышленные террористические акты против заранее намеченных лиц играли главную роль в кризисе 1905-1907 годов и - шире - в политической истории начала XX века.

При обобщении опыта и выводе закономерностей террористической деятельности первого десятилетия XX века настоящее исследование уделяет особое внимание «новому типу революционера». Этот новый тип экстремиста предполагал «слияние революционера с разбойником, освобождение революционной психики от всяких нравственных сдержек»(9). Многие радикалы сами признавали, что террор вышел за пределы узкого круга лиц, полностью посвятивших себя делу освобождения, и что «революционный организм заражен нечаевщиной, чудовищной болезнью... вырождением революционного духа»(10). Анархисты и члены мелких экстремистских групп, согласно природе своих убеждений, прибегали к новому типу террор А чаще других радикалов, грабя и убивая не только государственных чиновников, но и простых граждан, по одиночке и группами. Они-то и были главным образом ответственны за создание атмосферы страха и хаоса в империи.

В книге также уделяется серьезное внимание подробному описанию «дна» революции - важнейшей ее

16
составляющей, часто остающейся вне поля зрения историков. Рассмотрение этого аспекта революции позволяет выстроить во многом неортодоксальную концепцию истории новой фазы русской революционной традиции накануне 1917 года. Многие историки делают акцент на возвышенной идеалистической риторике сторонников антиправительственного лагеря, принимая за чистую монету то, что те сами говорили о себе. Цель автора - демифологизировать и деромантизировать русское революционное движение, самое революцию и ее участников, которых столь облагородили и возвысили далеко не беспристрастные мемуаристы.

В настоящей книге читатель познакомится с документальными источниками, ранее не доступными или недооцененными историками. Кроме того, при попытках объяснить различные малоизвестные и часто спорные проблемы, особенно в первой и последней главах книги, мы использовали, в частности, мемуары, журнальные и газетные публикации, монографии и другие источники, опубликованные в Российской Империи, в СССР и на Западе. Литературы по российскому терроризму относительно мало, и нам пришлось обратиться к обширным исследованиям современной теории терроризма, что позволило сформулировать и проанализировать несколько важных для нас вопросов, а также поместить российский терроризм в общую картину современного политического насилия(11). В основном же работа основана на документах из трех богатейших архивных собраний русских революционных материалов на Западе. Часть статистических и большинство фактических данных о террористических актах и правительственных мерах борьбы с ними взяты из большого собрания газетных вырезок в архиве Партии социалистов-революционеров, находящемся в Международном институте общественной истории в Амстердаме. Этот же архив был основным источником сведений для главы об эсерах. При написании глав «Изнанка» революции...» и «Единым фронтом» мы пользовались материалами из двух архивных собраний Гуверовского института войны, революции и мира в Стэнфордском университете (США): огромного частного архива Бориса Иванови-

17
ча Николаевского и Архива заграничной агентуры Департамента полиции (Архив Охранки, царской тайной полиции). Богатейшие материалы последнего оказались во многом заслуживающими доверия, хотя и требовали особенно критического подхода из-за стремления полиции опорочить радикалов. Глава о кадетах базируется на двух первичных источниках - стенографических записях заседаний первой и второй Государственной думы и выпусках кадетской ежедневной газеты «Речь». Огромное количество информации в западных архивах позволило нам не проводить детальных исследований в российских архивах, но мы хотим отметить, что неопубликованные материалы, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации, дополняют и подкрепляют анализ и основные выводы данной книги.


Примечания

1. Несмотря на свою идеологическую тенденциозность, интересь следующие труды советских историков по истории партии «Народной воли»: С.С. Волк, Народная Воля, 1879-1882, Москва-Ленинград, 1966; НА. Троицкий, «Народная воля» перед царским судом, Саратов, 1971.

2. См., например, Adam В. Ulam, In the Name of the People, Prophets i and Conspirators in Prerevolutionary Russia (Нью-Йорк, 1977); соответствующие места в ставшей классической работе Франко Вентури (Franco Vcnturi, Roots of Revolution: A History of the Populist and Socialist Movement in Nineteenth-Century Russia (Нью-Йорк, 1970); и недавнюю статью Астрид фон Борке «Насилие и террор в русском революционном народничестве: Народная воля, 1879-83» (Astrid von Borcke, ..Violence and Terror in Russian Revolutionary Populism: The Narodnaya Volya, 1879-83», в: Wolfgang J. Mommsen and Gerhard Hirschfeld, eds., Social Protest, Violence and Terror in Nineteenth- and Twentieth-Century 1-urope (Нью-Йорк, 1982), 48-62).

3. Norman M. Naimark, Terrorists and Social Democrats. The Russian Revolutionary Movement under Alexander III (Кембридж, Массачусетс, 1983).

4. Согласно данным Нэймарка, в 1860-х было два неудавшихся покушения на убийство, а в 1877-1881 - приблизительно тридцать пять удачных терактов (Naimark, «Terrorism and the Fall of Imperial Russia», опубликованная публичная лекция в Бостонском университете, 14 апреля 1986, 4).

5. Книга А.И. Спиридовича (A.I. Spiridovitch, Histoire du terrorisme Russe (Париж, 1930); написана бывшим чином царской полиции и не отличается аналитичностью, однако она ценна как единственное обобщающее изложение событий, богатое фактами.

6. Существующие работы об этих партиях написаны, главным образом, видными большевистскими деятелями и носят дидактический и полемический характер. Среди типичных примеров таких работ мы можем назвать: А.В. Луначарский, Бывшие люди. Очерки партии эсеров (Москва, 1922); Ю. Стеклов, Партия социалистов-революционеров (Москва, 1922); А. Платонов, Страничка из истории эсеровской контрреволюции (Москва, 1923); Я. Яковлев, Русский анархизм в великой русской революции (Москва, 1921); В. За-лежский, Анархисты в России (Москва, 1930).

7. Наиболее важные исследования о Партии эсеров названы в соответствующей главе. О революции 1905 года см. среди прочих: Sidney Harcave, First Blood: The Russian Revolution of 1905 (Нью-Йорк, 1964); John Bushnell, Mutineers and Revolutionaries: Military Revolution in Russia, 1905-1907 (Блумингтон, Индиана, 1985); Walter Sablifisky, The Road to Bloody Sunday (Принстон, Нью-Джерси, 1976); Shmuel Galai, The Liberation Movement in Russia 1900- 1905 (Кембридж, Англия, 1973); и особенно новое исследование Abraham Ascher, The Revolution of 1905: Russia in Disarray (Стен-Форд, 1988).

8. Автор настоящей книги согласен с мнением Уолтера Лакера, ведущего специалиста по революционному террору, что «любое определение политического терроризма, выходящее за пределы описания систематического использования убийств, увечий и разрушений или угроз совершения подобных актов с целью достижения политических целей, всегда ведет к бесконечным противоречиям» и что «можно Убедительно предсказать, что споры о всеобъемлющем, подробном определении терроризма будут вестись еще очень долго, что они не увенчаются консенсусом и не внесут заметного вклада в понимание терроризма». Тем не менее нам кажется полезным предложить одно, опубликованное в 1930-х в Энциклопедии общественных наук, определение терроризма как «метода (или теории, обосновывающей его), каким организованная группа или партия пытается достичь своих целей, главным образом сводящегося к систематическому использованию насилия». Это определение показывает, что терроризм отличается по существу не только от государственного террора, но и от бесчинств толпы и массовых мятежей (Walter Laqueur, Terrorism [Бостон-Торонто, 1977], 81п, 135). Полезно также помнить, что терроризм является так- • тикой устрашения и цель экстремистов - «использование террора для ослабления воли общества или правительства и для подрыва морали. Это форма тайного психологического оружия» (Milton Meltzer, The Terrorists [Нью-Йорк, 1983], 6-7).

9. А. Серебренников, ред. Убийство Столыпина. Свидетельства и документы (Нью-Йорк, 1986), 319. Некоторые бывшие радикалы полностью с этим соглашались и выдвигали похожие определения новой породы боевиков и экспроприаторов (А. Локерман, «По царским тюрьмам. В Екатеринославе», КС 25 [1926], 186).

10. Секира 12 (1906), 7, Ник. 436-2.

11. Настоящая книга соглашается со многими исследованиями, утверждающими, что, хотя не существует «особого психологического типа, особого склада личности, одинакового для всех террористического склада ума... люди с определенными личностными чертами и наклонностями неудержимо влекутся к террористическим занятиям... Некоторые авторы описывали террористов как агрессивных людей действия, ищущих возбуждения и стимулирования». Они «часто влекомы жаждой действия и не обдумывают серьезно последствия». Среди российских террористов очень часто «встречались лица с нарцистически-ми и пограничными отклонениями личности». Такие лица часто страдают от ущемленного самомнения, идеализируя свое гипертрофированное «я» и видя в других «все ненавистные и низкие свои слабости... Не умея справляться со своими недостатками, человек с таким складом личности нуждается в объекте для ненависти и обвинения его в собственных слабостях», что ведет к тому, что он «находит группу единомышленников, чье кредо - «Это не мы, это - они; они - источник всех наших проблем» (Jerrold M. Post, «Terrorist Psycho-Logic: Terrorist Behavior As a Product of Psychological Forces», Origins of Terrorism, Walter Reich, ed. [Кембридж, 1990], 27-28, 31; Laqueur. Terrorism, 119). Наблюдатели современной террористической деятельности по всему миру также отмечают явление, называемое в нашей книге новым типом террора, подчеркивая, что «если ранние террористические группы воздерживались от актов намеренной жестокости... с изменением характера терроризма, как левого, так и правого, гуманное поведение больше не является нормой... Политический террорист наших дней... освободился от угрызений совести» (Laqueur, Terrorism, 222). Более того, специалисты приводят случаи, когда «[террористические] группы завязывали отношения с уголовными бандами или просто сами превращались в таковых» (Leonard Weinberg and William Eubank, «Political Parties and the Formation of Terrorist Groups,» Terrorism and Political Violence, 2 [2] [лето, 1990], 129).