Глава 9. Ноябрь

168

1 или 2 ноября в Минск прибыл бронепоезд, командиром которого был большевик-солдат Пролыгин. Команда поезда тоже состояла из большевиков. Прибытия этого поезда минские большевики ждали несколько дней. Комитет Спасения Революции тоже знал, что бронепоезд направляется в Минск и что им командует Пролыгин. Комитетом Спасения было отдано распоряжение задержать бронепоезд по дороге, но это не удалось.

На второй же день после прибытия бронепоезда большевики решили выйти из Комитета Спасения. Кнорин пишет об этом в своей книге (на стр.49) так:

"Прибытие в Минск этого бронепоезда означало смерть Комитета Спасения Революции. Вопрос о признании советской власти в Западной области и на фронте был предрешен. Совет стал фактической властью, Ревком начал действовать".

В действительности дело было несколько иначе. Прибытие поезда ничего в военном отношении не решало. Он стоял на вокзале, потом его увели на какие-то запасные пути. Я с трудом нашел этот поезд, когда поехал на вокзал, чтобы его посмотреть. Во всяком случае, он не мог играть той роли, которую сыграла в Петрограде "Аврора". Бронепоезд имел одну или две пушки и несколько пулеметов. В случае вооруженной борьбы в городе его роль была бы минимальной.

Выход большевиков из Комитета Спасения и их более решительные действия объяснялись не прибытием бронепоезда, а тем, что из Петрограда в это время были получены соответствующие инструкции.

2 ноября в городском театре состоялось общее собрание минского Совета, в котором участвовали также представители воинских частей, преимущественно большевики. На этом собрании Мясников сообщил о выходе большевиков из Комитета Спасения и обвинил этот Комитет в нарушении за-

169

ключенного соглашения. Нарушение соглашения заключалось, по словам Мясникова, в том, что Комитет пропустил в Петроград какие-то военные части и что он подготовлял "братоубийственную борьбу на фронте".

Собрание было довольно бурным. Представители бундовцев, А. Вайнштейн и М. Фрумкина^*1, заявили, что они выходят из Исполкома. Такое же заявление сделали представители меньшевиков. Но эсеры, несмотря на то, что Комитет Спасения состоял почти исключительно из представителей их партии, воздержались от голосования, когда большевиками была предложена резолюция, направленная против Комитета Спасения и требовавшая его роспуска.

Меньшевики, впрочем, вернулись в Исполком уже через несколько дней и огласили заявление, согласно которому они возвратились потому, что не хотели "раскалывать демократический фронт". Что касается бундовцев, то они заняли более непримиримую позицию, отказались вернуться в Исполком и продолжали защищать Комитет Спасения. Так как почти все минские профсоюзы находились в руках бундовцев, то большевики были очень заинтересованы в их поддержке. Но бундовцы ни на какие компромиссы не шли. Тогда большевики создали несколько своих профсоюзов, которые вышли из Центрального Бюро Профсоюзов, образовав свое собственное, большевистское Бюро. В книге Кнорина (стр. 55) перечисляются профсоюзы, которые тогда были созданы большевиками. Список этих профсоюзов показывает, что в первые недели после октябрьского переворота большевики не пользовались поддержкой минских рабочих. В списке на первом месте фигурирует "Союз служащих кинематографа". Речь идет о пяти или шести служащих кино "Гигант", в котором обыкновенно происходили собрания минского Совета. Дальше список называет такие профсоюзы: "Профсоюз рабочих по обработке дерева; Профсоюз рабочих по выработке мучных изделий и пекарей; чернорабочих и носильщиков; поваров; рабочих дрожжевого производства; кожевников; прачек и гладильщиц". Все это выглядит не очень серьезно. Я помню, что даже те рабочие, которые поддерживали большевиков до октябрьского переворота как, например, рабочие железнодорожных мастерских, отказали большевикам в поддержке после октябрьских событий.

Несмотря на такую обстановку, большевики легко, без особых усилий с их стороны, одержали победу над Комитетом Спасения Революции. Коми-

* А. Вайнштейн и М. Фрумкина, очень видные деятели Бунда, провели в начале 20-х годов раскол в Бунде и перешли к большевикам. Они погибли во время чисток 30-х годов.

170

тет просто отказался от дальнейшей борьбы, он был тоже парализован. Что касается армейского командования, то его позицию лучше всего характеризует телеграмма, отправленная 5 ноября всем начальствующим лицам по фронту генералом Балуевым, главнокомандующим Западного фронта. В этой телеграмме говорилось, что "в Минске Комитет Спасения Революции распался, верх взял Совет Рабочих и Солдатских Депутатов". В телеграмме сообщалось, что комиссар Временного правительства Жданов сложил свои полномочия и что в Минске образован Военнореволюционный Комитет, который "взялся держать все в порядке". Телеграмма кончалась так: "Ввиду того, что вся власть перешла к Военнореволюционному Комитету, я заявил ему, что до установления новой власти в России и водворения порядка ни в какую политическую борьбу не вступаю и никаких шагов к выступлению не буду делать; предлагаю и вам держаться принятой мной тактики"^*2

Примерно в то же самое время (первые дни ноября) происходили выборы в новые Советы Солдатских Депутатов на фронте. Я провел несколько дней в районе расположения 2-й армии, в которой было довольно много поляков. Председателем Совета этой армии был избран поручик Рогозинский, поляк, член нашего Объединения; в состав Комитета вошли также военные врачи Тихменев и Петров, сыгравшие потом довольно большую роль во время переговоров с немцами. К ним я еще вернусь.

Я был еще на Фронте, когда Совнарком приказал верховному главнокомандующему Духонину немедленно начать переговоры с немцами. Исторический разговор с генералом Духониным велся по прямому проводу. Тут же, по прямому проводу, верховный главнокомандующий за отказ начать переговоры с немцами был смещен и вместо него верховным главнокомандующим был назначен прапорщик Крыленко. Это было 7 ноября. Вскоре после этого генерал Духонин, ставка которого находилась в Могилеве, был убит солдатами.

Смещение генерала Духонина не произвело в районе расположения 2-й армии большого впечатления. Солдаты были заинтересованы только в одном: поскорее уехать домой. Об этих настроениях я знал уже раньше, но сейчас я мог убедиться, что они охватили и довольно большую часть офицеров. Много офицеров просто исчезло они, каждый на свой страх и риск, уезжали с фронта домой.

Немедленно после назначения Крыленко верховным главнокомандующим Совет Народных Комиссаров стал посылать по радио призывы к солда-

* В.Кнорин "1917 год в Белоруссии и на Западном Фронте", стр.58.

171

там начать переговоры с немцами на отдельных участках фронта. Такого рода телеграммы были получены и во 2-й армии. Мне о них рассказали военные врачи Тихменев и Петров, и они тут же выразили желание отправиться к немцам в качестве делегатов для заключения перемирия. Наше объединение целиком поддерживало требование большевиков о скорейшем заключении мира. По совету прапорщика Рогозинского я захватил с собой этих военных врачей, когда вернулся в Минск.

В Минске оказалось, что Военнореволюционный Комитет уже занят под готовкой отправки первой делегации для переговоров о заключении перемирия на Западном фронте. Кандидатуры военных врачей Тихменева и Петрова были тут же утверждены. Но надо было разыскать еще других солдат и офицеров, по возможности владеющих немецким языком. Мне вспомнилось, что я встречал в Минске Яна Лоренца, солдата местного гарнизона. Лоренц происходил из моего родного города. Он был поляк, но учился в немецкой гимназии и прекрасно владел немецким языком. Я разыскал его, и он сразу же согласился войти в состав делегации^*4.

Фактическим руководителем этой делегации сделался Станислав Берсон, тоже владевший немецким языком. Делегация отправилась на фронт из Минска в середине ноября. Берсон потом мне рассказывал, что немцам были отправлены соответствующие телеграммы по радио, извещавшие о выезде делегации и о месте, где она перейдет линию фронта. Немецкое командование оставило, однако, эти телеграммы без ответа, и когда делегация с белым флагом вышла из окопов, то немцы всех участников арестовали и отвели в какую-то деревню. Оттуда привезли делегатов на автомобилях в штаб командующего Западным фронтом, немецкого генерала фон Зауберцвейга. Генерал, несмотря на то, что они говорили по-немецки, разговаривал с ними через переводчиков, знавших русский язык плохо и к тому же малограмотных. Это привело к конфликту на первом же заседании. Берсон и Лоренц сказали генералу, что они предпочитают говорить по-немецки, и обратили его внимание на неточности перевода. Генерал фон Зауберцвейг почему-то обиделся и заявил, что переговоры будут вестись через переводчиков, если же русским делегатам это не нравится, то они могут отправиться обратно туда, откуда они приехали. Вел он себя вообще чрезвычайно грубо, делегатов держали под замком в отведенной для них части какого-то здания и приводили оттуда на заседания под конвоем. Уже после окончания переговоров генерал фон Зауберц-

* Ян Лоренц стал впоследствии большевиком, был советским послом в одной из скандинавских стран, а затем послом в Латвии. Он исчез во время чисток.

172

вейг и другие немецкие офицеры заговорили с русскими делегатами по-немецки, без переводчиков, и генерал фон Зауберцвейг сказал, что Лоренц и Берсон знают немецкий язык "лучше, чем многие из нас", но что переговоры должны были вестись через переводчиков "по принципиальным соображениям". После окончания переговоров для русских делегатов был устроен банкет вместе с немецкими офицерами, но они отказались в нем участвовать, так как на банкет не пригласили немецких солдат. Договор о перемирии по всему Западному фронту был подписан, он должен был вступить в силу 23 ноября, но перемирие фактически началось раньше, примерно 20 ноября.

В тот же день, т.е. 20 ноября, открылся в Минске Фронтовой съезд. Он происходил в здании городского театра. Я очень хорошо помню этот съезд, но совершенно не помню, как избирались делегаты на съезд и кого они представляли. Съезд избрал потом Облискомзап Областной Исполнительный Комитет Западного фронта, области в который, как я установил по литературе того времени, вошло 100 делегатов от фронтового Комитета, по 35 делегатов от областных съездов, Советов Рабочих Депутатов и Советов Крестьянских Депутатов и несколько делегатов от профессиональных союзов. Я был делегатом Фронтового съезда и был затем избран членом Облискомзапа. Очевидно, в Облискомзап вошли, в результате выборов на съезде, также и члены Исполкома минского Совета, если не все, то почти все.

Съезд принял следующее решение, которое я тоже нашел в литературе того времени:

1. Вся полнота власти в армии принадлежит солдатским комитетам. Оперативная часть армии, равно как и санитарная часть, и снабжение, находятся временно в ведении прежних органов, которые, однако, должны работать под контролем солдатских комитетов и их комиссаров.

2. Отменяются все офицерские и унтер-офицерские звания и чины.

3. Весь командный состав, снизу до верху, избирается солдатами на общих собраниях.

4. Упраздняются все военные знаки отличия и вводится однообразная форма для всех военных.

Многие из этих решений, как, например, введение однообразной формы для всех военных, никогда не были проведены в жизнь. Что касается избираемости командного состава, то этот принцип тоже вскоре был забыт. Мясников, насколько мне известно, был единственным главнокомандующим фронта, действительно избранным путем голосования, но не голосования на солдатском собрании, а на съезде. Он сменил на посту главнокомандующего подполковника Каменщикова, человека довольно бесцветного, канди-

173

которого не была даже выдвинута на съезде. Делегатами выдвигались другие кандидатуры, уже не помню какие, но при голосовании Мясников получил очень значительное большинство. После его избрания Мясников произнес небольшую речь. Он сказал, что это самый счастливый день в его жизни, говорил он также о своем прошлом и даже о своем детстве. Его речь очень понравилась, и я помню, что в этот момент кто-то сказал мне, что Мясников похож на Наполеона. Он был действительно немного похож на Наполеона я говорю о его внешности. Я думаю, что она тоже сыграла значительную роль. В то время на массы очень действовала внешность и искренность, а Мясников был, несомненно, человеком очень искренним.

Но были и исключения из этого правила, по крайней мере, в отношении внешности. Самое большое впечатление на съезд произвело выступление Володарского^*5. Он участвовал в съезде как представитель петроградского Совета. Володарский был человек низкого роста и весьма непривлекательной наружности. К тому же говорил он по-русски с довольно сильным американско-еврейским акцентом, делал грамматические ошибки и часто останавливался, когда не находил нужных ему слов. Он был по профессии портным и жил до революции несколько лет в Америке.

Несмотря на все эти недостатки, Володарский, на мой взгляд, был лучшим оратором русской революции. Мне пришлось потом слышать Троцкого и многих других. Володарский превосходил их всех. Потом, в Петрограде, я присутствовал на собраниях антибольшевистски настроенных рабочих и солдат, на которых выступал Володарский. Он обладал способностью одной речью, одним выступлением влиять на слушателей таким образом, что они меняли свою политическую установку. У него были природные способности великого оратора, причем впечатление производило не то, что он говорил, а какой-то особый магнетизм его выступления. Я потом в Петрограде познакомился с ним ближе и ездил с ним с одного собрания на другое с единственной целью понять его "секрет", выучиться у него, как говорить на массовых собраниях. Но это было невозможно: у него было чисто индивидуальное дарование, своих речей он заранее никогда не подготавливал, не строил по какому-либо плану. Когда он начинал говорить, то вступал в какой-то транс, полузакрывал глаза, часто ходил во время речи по эстраде. Самое замечательное было то, что он потом совершенно не помнил, что он говорил. Он мне это сам сказал в Петрограде.

* Володарский, в начале революции межрайонец, а потом большевик, был убит на улице в Петрограде в начале 1918 г.

174

Но вернемся к минским событиям. Выступление Володарского, если и не решило судьбу съезда, то, во всяком случае, повлияло на колеблющихся делегатов и, несомненно, на многих из тех, которые приехали на съезд как антибольшевики и переменили свою точку зрения после его выступления. Его вначале слушали невнимательно, кое-где даже посмеивались, но вскоре настроение всего зала переменилось, стояла глубокая тишина, она продолжалась еще несколько секунд после того, как он окончил свою речь, и только потом раздались аплодисменты. Впечатление от его речи было настолько большое, что пришлось объявить перерыв. Я видел во время перерыва многих солдат, которые были до того взволнованы и растроганы, что они утирали слезы. * * * Облискомзап сейчас же после съезда образовал правительство Западной области и фронта. Оно еще тогда не называлось правительством, но фактически не было. Отдельные министерства назывались комиссариатами, и во главе их, по примеру Петрограда, стали Народные Комиссары. Комиссаром по военным делам стал Мясников, по продовольственным - перешедший только недавно к большевикам бывший эсер Калманович, Народным Комиссаром Юстиции - капитан Селезнев, Труда - Алибегов, Финансов - Феденев. Два члена Польского Социалистического Объединения тоже вошли в это правительство. Наркомом Просвещения стал старый польский пэпээсовец (член ППС) Громашевский, а Наркомом по делам Национальностей - Берсон. Одновременно, тоже по примеру Петрограда, где тогда был образован Комиссариат по Польским Делам во главе с Юлианом Лещинским, в Западной области был создан такой же Комиссариат. Комиссаром по Польским Делам стал Стефан Хельтман, я стал генеральным секретарем Комиссариата.

Что касается Комиссии по выборам в Учредительное Собрание, то она продолжала работать, хотя собрания происходили в сгущенной атмосфере. Непосредственно перед выборами Комиссия занималась главным образом тем, чтобы обеспечить хотя бы техническую свободу выборов и воспрепятствовать их фальсификации. В Комиссии были представители всех участвовавших в выборах партий, и делегаты этих партий присутствовали при выборах во всех выборных округах, в Минске они были во всех помещениях, где подавались голоса. Комиссия, уже после окончания выборов, но еще до объявления их результатов, приняла на последнем своем заседании постановление, согласно которому никаких нарушений выборов в Западной области и на Западном фронте не было.

175

Результаты выборов были неожиданны прежде всего для самих большевиков. Они надеялись на победу, но не на такую победу. Я лично тоже не думал, что большевики получат больше двух третей общего количества голосов. Помню, что за несколько дней до выборов, на заседании минского Исполкома, я делал доклад о работе Комиссии по выборам в Учредительное Собрание и предсказывал, что большевистский список соберет, вероятно, около половины всех голосов. Результаты выборов были такие: на фронте было всего подано 976 000 голосов. Большевики получили 653 000, эсеры 180 000, кадеты 16 000, остальные голоса пришлись на другие партии. В Минской губернии было подано всего 488 000 голосов, из коих 340 000 получили большевики, 108 000 эсеры, 8000 бундовцы и меньшевики, свыше 30 000 различные еврейские антибольшевистские партии.

Между тем, начали действовать Народные Комиссариаты. Власть окончательно перешла в руки большевиков. Наркомом Юстиции Селезневым были закрыты эсеровские газеты "Социал-Революционер", а затем "Новый Социал-Революционер". Была закрыта также газета, которую начали издавать в Минске меньшевики и которая называлась "Минская Искра". Никаких арестов еще не было, но были национализированы банки и в банках вскрыты сейфы. На фронте продолжалась стихийная демобилизация. В городах не хватало продуктов. Минская Городская Дума, избранная до октябрьского переворота и состоявшая в большинстве из меньшевиков и бундовцев, была единственной организацией, не признававшей новой власти, но не выступавшей против нее. К заседаниям Городской Думы и ее спорам с новой властью я еще вернусь. Мне пришлось - это было в январе 1918 года улаживать эти споры, когда я был назначен представителем минского Совета при Городской Думе.

Мне хотелось бы заключить главу о ноябре выдержкой из речи Орджоникидзе, произнесенной в Минске 23 ноября. Я хорошо помню это выступление. Содержание речи было напечатано в "Минской Звезде" 24 ноября^*6.

Орджоникидзе говорил о мире, который, по его словам, будет вскоре заключен с немцами. Представлял он дело следующим образом:

"Если германские и австрийские министры согласны на наш мир, то это происходит только под влиянием массового движения рабочих. Это результат нашей революции, которая находит отзвук в трудовых массах всего мира. Нас упрекают за насилие. В нашей долгой борьбе с царизмом насилие

* Документы и материалы по истории Белоруссии, том IV, стр. 291, изд. Академии Наук Белорусской Советской Социалистической Республики, Минск, 1954.

176

нам настолько опротивело, что защищать его трудно. Но революция уже сама по себе есть насилие. Если мы в феврале низвергли Николая, то это тоже было насилие".

То, что говорил Орджоникидзе о давлении масс, в частности о давлении немецких масс на свое правительство, представлялось тогда весьма вероятным. Все делегаты, подписавшие с немцами договор о перемирии на Западном фронте, рассказывали после возвращения, что они заметили много признаков недовольства немецких солдат, что их держали под строгим надзором, фактически под арестом, именно для того, чтобы сделать невозможным их разговоры с солдатами, которые несколько раз пытались с ними снестись. Не подлежит также сомнению, что на многих участках фронта уже шло братание с немецкими солдатами и что инициативу часто проявляли не русские, а немцы. Минский Совет к этому времени начал печатание листовок на немецком языке. Они призывали немецких солдат к революции и распространялись на фронте. Не думаю, чтобы эти листовки сыграли большую роль. Помню, что было секретное распоряжение добиться от немцев на фронте, чтобы они, хотя бы в индивидуальном порядке, подписывались под этими листовками и чтобы листовки с их подписями немедленно отправлялись в минский Совет. Была даже попытка уговорить немецких солдат на одном из участков фронта отправить в Минск свою делегацию, но это не удалось.

Тем не менее, брожение среди немецких солдат было. Оно несколько улеглось в последующие месяцы и вспыхнуло с новой силой только год спустя, когда в Германии началась революция.

177

Примечания научного редактора

1) Вайнштейн Арон Исакович (23.01.1877 - 1938). С 1897 г, член Бунда. В 1917 г. член исполкома Минского городского совета, председатель Минской городской думы. От имени Бунда подписал Декларацию о провозглашении независимости Белорусской ССР (31.07.1920). В 1920-е гг. работал на ответственных постах в правительственных органах БССР, Киргизии и СССР. В 1935 г. незаконно репрессирован.

2) Кнорин В. 1917 год в Белоруссии и на Западном фронте. Мн., 1925 С. 56.

3) Крыленко Николай Васильевич (02.05.1885 - 29.07.1938). В РСДРП с 1904 г. С ноября 1917 г. нарком член Комитета по военным и морским делам, а с 09.11.1917 г. до марта 1918 г. Верховный главнокомандующий. С 1922 г. зам. наркома, с 1931 г. нарком юстиции РСФСР. Считал высшим доказательством вины подсудимого его личное признание. С 20.07.1936 нарком юстиции СССР. 01.02. 1938 арестован. 19.07.1938 приговорен к смертной казни. Расстрелян.

4) Лоренц Иван Леопольдович (20.09,1890 - 1942), дипломат. С 1923 г. полпред в Литве, с 1925 в Финляндии, в 1927 - 1929 в Латвии. С 1935 г. полпред в Австрии. Находился в стране до ее присоединения к Германии. Затем отозван в СССР и арестован. Расстрелян.

5) Володарский В. (Гольдштейн Моисей Маркович) (1891 - 1918). Деятель российского революционного движения. Член РСДРП с 1905 г., меньшевик. Неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В 1913 г. эмигрировал в США, где вступил в социалистическую партию. В мае 1917 г. вернулся в Петроград, был избран членом президиума Петроградского Совета. Участник Октябрьской революции, затем комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда. Член Президиума ВЦИК. 20 июня 1918 г. убит эсером Сергеевым.

6) Из истории установления Советской власти в Белоруссии и образования БССР. Док. и материалы по истории Белоруссии. Т. 4. Мн., 1954. С. 291.